Он взял меня за плечи и крепко обнял. Несомненно, две недели в поселении пошли ему на пользу.
— Хочешь знать, что содержалось в послании этого мерзкого беглеца? — спросил он с широкой улыбкой.
— Да, отец, — ответила я, напустив на себя непонимающий вид, хотя я лично составляла это послание в Санта-Марте, накануне отплытия в Картахену.
— Ну так слушай внимательно, я повторю его целиком только для тебя.
— Нет, капитан, Бога ради, только не целиком!
— Мой сын имеет право его услышать! — рявкнул отец, получающий удовольствие от окружающего его внимания.
— В этом нет необходимости, — сказала я. По правде говоря, это был длинный текст, содержащий несколько петиций и договор. — Ваша милость может рассказать вкратце.
— Ладно, — согласился он, насмешливо глядя на меня. — Я сокращу до главного. Слушай внимательно. В послании Доминго Бьохо губернатору говорилось, что, поскольку он нанес поражение всем посланным для его поимки солдатам, и раз эти поражения будут происходить и в дальнейшем, он считает, что настало время предложить властям сесть за стол переговоров. Этот бандит попросил у дона Херонимо документы об освобождении для всех живущих в его поселениях, без каких-либо обязательств бывшим хозяевам и с правом беспрепятственно входить и выходить из городов. Он попросил, чтобы его поселения были признаны законными, и войска больше на них не нападали, но белые люди не смогут в них жить, они будут управляться по африканским традициям, если те не противоречат испанским законам.
— Кем он себя возомнил? — негодующе воскликнул Франсиско Сердан, еще один старый друг отца.
— Следующая петиция...
— Следующая петиция? — удивленно воскликнула я. Я не помнила, чтобы добавляла другие петиции. Только договор.
— Да, сынок, — сказал отец, сделав нетерпеливый жест. — Проклятый Доминго хочет иметь право одеваться, как испанский кабальеро, носить шпагу и кинжал, и чтобы солдаты его за это не арестовали. Он также требует от испанских властей, чтобы с ним обращались, как с королем.
— Сдается мне, отец, — изумилась я, — что у этого короля гордость хлещет через край.
— Хорошие слова, мальчик мой! — заявил Хуан де Куба. — Нужно побыстрее покончить с ним и со всеми этими подлецами. С теми сведениями, что твой отец дал губернатору...
— Вот же упрямец! — воскликнул отец.
— Точно, с того самого дня, как меня родила матушка, — довольно согласился тот.
— Что ж, отец, — продолжила я. — Этот король наверняка должен был что-то предложить взамен, раз столько просит.
— Он и предложил, сынок. Во-первых, больше не похищать добропорядочных горожан, представителей властей и влиятельных персон, как он похитил меня, хотя заявляет, что если с ним не станут вести переговоры, то будут и другие жертвы, и живыми они не вернутся.
— Вот подонок! — взорвался Кристобаль Агилера. — Сукин сын! Да как он смеет? Угрожать всем жителям города! Так он заставит все знатные семьи Картахены умолять губернатора начать переговоры.
— И еще кое-что. Он говорит, что после подписания договора не станет принимать в своих поселениях больше ни единого беглого раба.
— И всё? — поинтересовался Кристобаль Агилера. — Ну и дела!
— И это вполне серьезно, сеньор Кристобаль, — возразила я. — Вы знаете, сколько негров, мулатов, самбо и представителей прочих каст сбежали из городов Твердой Земли за последние пять лет, чтобы присоединиться к Доминго Бьохо? И не сосчитать. И все подчиняются этому человеку, называющему себя королем. Припомните сходы в Картахене и Панаме в начале прошлого, 1603, года, когда власти, понуждаемые отчаявшимися рабовладельцами, хотели разрешить проблему с помощью рабов-предателей, которые отводили солдат в поселения в обмен на свободу.
— Это верно, — признал сеньор Кристобаль.
— И как вы помните, ваша милость, это плохо кончилось, — добавила я. — Предателей находили на улице мертвыми, с перерезанным горлом и отрезанным языком. Каждый день бегут десятки рабов, каждую неделю — сотни, а каждый год — тысячи, сеньор. Закрыть поселения для новых беглецов — это щедрое предложение, которое весьма благосклонно воспримут хозяева рабов.
— Твой сын хорошо соображает, Эстебан, — сказал Франсиско де Овьедо.
— И весьма! — гордо подтвердил отец. — Ты даже и представить себе не можешь, дружище Франсиско, насколько он сообразителен!
Эпилог
Всё это пришло мне в голову в тот день, когда отец повредился умом, выйдя из дома Мельхора де Осуны. Увидев его таким потерянным и удрученным, я поняла, что он не проживет и года, если я не придумаю способ добиться справедливости и наказать Мельхора де Осуну, заставив его вернуть отцу имущество, чтобы он не провел свои последние дни в унынии и печали.
Я стремглав помчалась на поиски Родриго, который грузил табак вместе с остальной командой, и попросила его сходить со мной на рынок и расспросить людей. Мы не нашли иного способа покончить с Осуной, кроме как обвинить его в серьезном преступлении, чтобы за дело взялись власти, а его могущественные кузены не могли вмешаться и спасти его. Но он не только должен был попасть в руки закона, но и я собственными слабыми руками должна была изловчиться и добиться того, чтобы Курво не пошевелили и пальцем для его спасения, а лишь убедили бы его вернуть дом, лавку и корабль. И всё это должно было случиться в нужное время, чтобы Мельхор не улизнул.
Прежде всего мне предстояло выяснить все подробности про могущественных братьев Курво, и в то время я решила, что лучшим способ это сделать будет послушать разговоры в порту. Когда мы обнаружили, что никто не знает, какие товары привозят торговые суда Курво из Севильи, и что братья всегда имеют в запасе товары, которые не провозит ежегодный флот, я поняла, что мы имеем дело с серьезными и очень богатыми противниками, и усилиями скромных торговцев вроде нас с ними не справиться. Но всё же, раз это не было направлением, на котором можно преуспеть, наверняка найдется другое — с такими мошенниками можно разобраться только с помощью какой-нибудь уловки или ловушки.
Поэтому я решила разузнать о них как можно больше и, вспомнив про трюк с зеркалом, тот самый, который мой товарищ устраивал, чтобы увидеть карты противника, я решила, что, поставив зеркало перед Мельхором, смогу вызнать самые тайные слабости его кузенов, при этом сбив их с толку нашими ложными действиями, так мы сможем загнать в капкан их всех и добиться желаемого.
Тогда я решила, что никто не должен знать о моей задумке, потому что, если кто-нибудь развяжет язык, то всё пойдет прахом. Именно потому я была так разочарована, когда матушка перехватила меня, когда я возвращалась после встречи у речушки Мансанарес с Санто и перепуганным Франсиско, незаконнорожденным сыном Ариаса.
Однако, выслушав мой рассказ о том, что нам с Родриго поведал Иларио Диас в Борбурате, что мы оба выяснили в Картахене и что мне рассказал той ночью у реки бедолага мулат, матушка воодушевилась и сказала, что она придумала выход, ведь никто не знает о Курво столько, сколько мы двое, и если мы отправимся к вдовствующей графине Беатрис де Барболья и расскажем ей, что документ о чистоте крови, выданный Диего Курво, является фальшивкой, а в его венах течет еврейская кровь, то свадьба с юной Хосефой де Риаса не состоится, и Курво навсегда лишатся заветной возможности стать дворянами и подняться на вершину социальной лестницы.
Эта идея была не так уж плоха, хотя я сомневалась, что подобное заставит Мельхора де Осуну вернуть нам имущество, скорее наоборот, мы навлечем на себя гнев братьев Курво, которые могут сильно осложнить наше положение, если у них появится такое желание. Задача заключалась в том, чтобы загнать их в ловушку, и они не смогли бы причинить нам вреда. Через некоторое время у меня не осталось больше идей, но вдруг матушке пришла в голову другая мысль — обратиться не к графине, а к самим братьям Курво. Дело было за малым: в чем обвинить Мельхора де Осуну, чтобы пришлось вмешаться закону и поместить его в тюрьму, а потом и на эшафот, и чтобы никто не мог этому воспрепятствовать? В убийстве. Но кого? Человека, которого Осуна имел причины убить в припадке ярости. У него имелись причины убить моего отца — из-за денег, и это подходило лучше всего.