…Не так уж много рогачей оказалось в итоге. Расход снарядов: шесть картечных и один фугас. С моей стороны из потерь: краска на правом борту и многострадальная лопата, которой теперь дорога, разве что, в музей авангардного искусства, с такой-то загнутой рукоятью и перекрученным винтом штыком. Со стороны дикой природы земель Хель — почти четыре сотни тонн ставшего внезапно скоропортящимся мяса и уничтоженная роща.
Впрочем деревья на месте упавших вырастут новые, а столько калорий, уверен, быстро найдут себе место в желудках. Краску тоже восстановлю, только доберусь хоть докуда-то, где живут люди. А вот желание отомстить неразумным тварям за следование своим инстинктам… и, заодно, выместить зло за весь страх на болоте — это уже звоночек. И где психологиня с работы тогда, когда она действительно нужна? И всего-то седьмой день в одиночном пути. Мне точно очень-очень надо подумать над своей жизнью.
Глава 15
В разрушенный город я въезжал с противоречивыми чувствами. Одно то, что мне удалось на него выйти, уже, похоже, было изрядным везением. И нет, не потому, что гирокомпас как-то особенно сильно заглючил: в этот раз прибор, наоборот, показал рекордно низкую накопительную ошибку. Дело в другом. Я просто мог не найти объект по причине его физической убыли или перемещения. Как так? А вот так. Куска пустыни перед Северным Перекрестком ведь тоже раньше не было. Как и огромного ледникового болота раньше на том месте, где я на него наткнулся.
Это я проверил и перепроверил, переворошив все свои карты и изучив абсолютно все переписанные пометки. Конечно можно было предположить, что это Генрих специально подложил мне свинью, не указав опасное место… Да нет, кого я обманываю? Столь глупый и нерациональный поступок вовсе не в его стиле. Если б искатель захотел от меня избавится — или сам бы устроил «несчастный случай», или уж навел бы на опасность, которую мне с гарантией было не одолеть даже по большому везению. Вот ничуть не сомневаюсь, что он подобные места знает.
Так что очевидный ответ на вопрос «откуда взялось болото?» напрашивался. Когда в глуши, где люди бывают далеко не каждый год, произошли такие перемены? Хель знает, но явно это случилось позднее вояжа Генриха по местным достопримечательностям. Сколько раз уже случалась подобная перетасовка ландшафта, которую просто некому было заметить, прежде чем такое произошло прямо под носом у одного из поселений? Бывшая владычица ада точно не расскажет.
Вот уцелевшее после крушения старого мира научное комьюнити Нового Остпоинта, которому я везу найденный ноутбук, уверен, собирает и эти сведения. И как-то обобщает — но со мной они тоже вряд ли поделятся ими. Тем более, что я не очень представляю, как эффективно воспользоваться такой информацией. И вот это реально удручает: мир-то вокруг, оказывается, происходящими подвижками буквально перемалывается как в мясорубке, прямо на глазах! Не даром тот, кто отправил меня отвозить ноут, мечтает открыть выход из замкнутого, как выяснилось, объема земель Хель хоть куда-то наружу. И свалить. Прекрасно его теперь понимаю…
…Несмотря ни на что, развалины города оказались на месте. Наткнувшись на них, пропустить или не узнать место было невозможно. Бетон, бетон, бетон во всех ипостасях: кусками крупными и помельче под ногами, там и тут торчащий из этого месива вверх в виде изъеденных эрозией конструкций на этаж или два. Лес безуспешно пытался захватить пустующую территорию, но до сих пор не мог: чахлая зелень сходила на нет буквально в десяти метрах от опушки. Дальше серая депрессивная пустошь тянулась до горизонта.
Через два часа неторопливого движения по на девяносто девять и девять десятых процента разнесенных в мелкий щебень достижениями погибшей цивилизации меня настигло понимание, почему природа не смогла взять свое. Какое-то мощное оружие когда-то ударило сверху и пропахало среди теперь, едва угадывающихся улиц, целый небольшой каньон, метров триста длиной и с десяток шириной. Внутрь нападало изрядное количество мусора, но дно все равно просматривалось на двадцатиметровой глубине. И во всю высоту стенок провала зияли обнажившиеся коммуникации: перебитые трубы, из некоторых до сих пор лилась вода, торчали разлохматившиеся порванные многожильные кабели, топорщились какие-то заржавленные конструкции из металлических балок. А вот земли и в помине не было — шел все тот же бетон.