— Собственную мать чуть не убила, когда та с ней поговорить попыталась. Она и раньше странной была, так теперь совсем крышей уехала! — наконец-то поднял на меня взгляд Сэмюэль. В его глазах стояли слезы, но не мужественный вид его ничуть не волновал. — Жена, как кожу на виске зашили, сказала, что нет у неё больше дочери. У вас ведь вроде сладилось все… Ты вообще первый, кто смог её заставить что-то делать не как она хочет! Попробуй, может, получится опять! Уговаривай, бей — я на все согласен! Ты — моя последняя надежда!
— Только не развязывай сразу, — порекомендовал искатель. — И с кляпом осторожнее, она мне чуть мизинец не отхватила зубами.
Я попробовал вспомнить хоть одно матерное слово, подходящее к ситуации, но все они были слишком для этого приличными. Вот и пытайся поступить после этого по-человечески с кем-то. Зачем я только ту радиограмму отправил… хотя нет, они бы мне её все равно притащили. И отказаться нельзя, Генриха недаром расположили сразу за линией транспортеров, везущих экс-верхушку Остпоинта, может боком выйти.
— А если и у меня ничего не выйдет? — медленно проговаривая слова, переспросил я.
— Ну… если она от тебя сбежит, когда у тебя будет патрулирование, что поделать?
Ну спасибо, блин.
Твою мать.
Глава 32
Выглядела Мари плохо. Не только из-за связанных за спиной рук и соединенных импровизированным кандалами из стального троса и веревочных петель ног. И не из-за кляпа. Да и синяки на лице успели частично сойти — судя по всему, «привет» от Генриха, не удержавшего в узде рефлексы, когда его чуть мизинца не лишили. Картину хорошо дополняли, но все же не определяли беспорядок в одежде и запах немытого тела, в который вплеталась нотка нечистот. Надо полагать, как только мать отказалась от дочери, не нашлось человека, кто бы внимательно ухаживал за пленницей. Остальные ещё раньше списали. Даже отец, похоже, занимался ей скорее из упрямства, видя во мне последний шанс. Призрачный, в который он и сам не верил.
Самым плохим во внешности моей жены (или считать измену за развод?) был остановившийся взгляд девушки. Зрачки реагировали на свет, но она даже не пыталась двигать глазами, уставившись в никуда. Мари сражалась с похитившей её роднёй с упорством достойным лучшего применения — и добилась того, что в ней перестали видеть не только дочь, но и человека. Не развязывали вообще, питье и еду вливали в горло насильно и не слишком часто, переодевали и обтирали, надо думать, вколов транквилизатор — а потому совсем уж редко. Пленители даже не заметили, когда пленница сломалась.
Психолог из меня никакой, но могу представить, как все произошло. Дочь Сэмюэля всегда была немного не от мира сего, и большим в жизни удовольствием полагала что-то новенькое сконструировать. Наверное, с возрастом эта мания только прогрессировала: наплевательское отношение к чужой собственности и банальной безопасности, с которым мне пришлось бороться, проявись оно раньше — привело бы к гораздо более раннему отлучению от отцовской мастерской. Хотя отдельные звоночки уже были и не раз — иначе б почему кроме меня в Перекрестке с действительно хорошим механом связываться не хотел? Ведь понесли ей сразу заказы как только мы обустроили ей рабочее место.
И ведь не сказать, что Мари была съехавшей: очень увлеченный человек, но если заставить её отвлечься от станка и шестерней, достаточно вменяемый. Нужно стирать одежду? Сделала стиральную машину. И в постель она со мной ложилась не из-под палки, лишь бы договор исполнить — вполне себе замечательный у нас получался секс. Я помнил её уставшее и довольное лицо, когда наши утехи подходили к логическому финалу… Из-за этого видеть её такой, какой мне её отдали, было особенно тяжело.
Представляю, что было, когда ей передали мое послание: собирайся, мы поедем неизвестно куда и вряд ли вернемся — совсем прямо правду я, все же, не мог написать из-за обещания организаторам экспедиции. Но рядом был Генрих, тот располагал полнотой информации и наверняка её донес до всех своих доверенных лиц. Почему Мари не поверила ни ему, ни отцу, ни матери? Вероятно, они ничего ей не стали объяснять, просто сказали «земли Хель погибнут, мы драпаем». С необоснованным запретами же у девушки уже давно были проблемы — то, во что требовалось «просто поверить», она и в грош не ставила.
Бросить же с трудом организованное любимое дело ради человека, который ей, конечно, помог и с которым она спала, но который не собирался возвращаться? Пффф! Тем более, я ведь объявил Мари своей женой, как раз для того, чтобы если со мной что-то случится, имущество не досталось городу. Не это ли тот самый случай? А раз я не намерен был возвращаться перед своим исчезновением, то меня пропавшим, а себя, соответственно, свободной состоятельной женщиной, можно стало считать прямо сразу. Логично? Логично.