8
В это воскресенье Шилков проснулся рано, за окном едва начинало светлеть. Проснулся — и первым делом повернулся к календарю, словно для того, чтобы убедиться, что действительно уже воскресенье. Шилков быстро вскочил и раз десять присел, вытягивая перед собой руки и сводя их к груди. Потом натянул лыжные брюки, которые заменяли ему домашний костюм, и с чайником побежал в кухню. У себя в комнате Шилков принялся за уборку: отнес и вытряхнул полную пепельницу окурков; плеская из графина, смочил пол в своей комнате и тщательно подмел его изрядно вытертой щеткой, затем старой майкой смахнул с подоконника недельную пыль. Потом он достал свой выходной штатский костюм, повертел его на вешалке, критически осматривая. Из кителя Шилков переложил в карманы костюма расческу, деньги, ручку, затем достал билеты в театр и поглядел на них, раздумывая.
— Константин Алексеевич, а чайник-то ваш уже выкипел! И когда это я вас приучу к порядку? — сказала за дверью хозяйка.
— Ох, забыл! Сейчас, сейчас, мне бриться надо.
Хозяйка громко постучала и приоткрыла дверь. В руках у нее был чайник.
— Нате!.. Что же это вы, изменили своему правилу в парикмахерской бриться?
— Да, сегодня решил сам. Знаете, волосы у меня на подбородке вкривь и вкось растут. Никогда в парикмахерской чисто не выбривают; встал с кресла — хоть снова садись. А у самого, надеюсь, лучше выйдет.
Старушка лукаво прищурила глаза, удивленно покачала головой и ничего не сказала. Да и что было говорить: если молодой человек начинает так заботиться о своем подбородке — ясно, в чем тут дело. Она достаточно пожила на свете, чтобы понять, почему ее постоялец решил бриться сам.
А Шилков, действительно, брился особенно тщательно. Он быстро водил бритвой по подбородку, потом гладил ладонью и снова водил сверху вниз и снизу вверх.
Он, вероятно, долго мучился бы перед зеркалом, если бы не взглянул на часы и не увидел, что уже четверть десятого. Тогда он заторопился, хотел было бежать мыть прибор, но махнул рукой: «А-а, ладно, потом!»
По улице Шилков шел широким, быстрым шагом, то и дело поскальзываясь на обледенелом тротуаре. И только свернув за угол, он подумал: «Может, неудобно сейчас звонить? Наверное, она еще спит. Но нет, надо, а то уйдет еще куда-нибудь».
У будки телефона-автомата никого не было. На его просьбу вызвать Асю Дробышеву кто-то недовольно ответил, что не успел начаться день, а в общежитие уже звонят. Но Ася откликнулась быстро, и Шилков успокоился: значит, она уже встала.
— Это я, Шилков. Извините, что беспокою… Да, да, спасибо, и вас также — с добрым утром… Я вот зачем. Хочу пригласить вас в театр. Не просто так, а это нужно. По делу. Вы не против?
Шилков выпалил сразу все, что приготовил сказать. Получилось так потому, что он все-таки боялся: вдруг она занята или не захочет… Ася засмеялась тихо и как-то хорошо. Но ответила насмешливо:
— А вы разве просто так, без дела, не захотели бы пригласить меня?
Шилков растерялся:
— Я… не думал… Вообще, театр… наверное, у вас… — Он чувствовал, что скажет сейчас какую-нибудь явную нелепицу или глупость. — Так вы, значит, можете? Ну и хорошо! Мне зайти за вами, или мы где-нибудь встретимся? Конечно, мне нетрудно! Так я буду у вас ровно в девятнадцать… ровно в половине восьмого… До свиданья!
Шилков повторил это «до свиданья» несколько раз, хотя трубка уже была повешена. Между двумя этими словами он делал большую паузу, словно впервые постигая их смысл, и потому придирчиво проверял их на слух.
День тянулся мучительно долго, но Шилкову не хотелось ни читать, ни гулять. Пылаев, расставаясь с ним в субботу, сказал:
— Завтра по-настоящему отдыхайте. Делайте, что душе захочется. И не вздумайте опять заниматься домыслами, а то угораздит вас еще звонить мне. Ясно? Вечером в театр сходите. О пьесе я в понедельник первым делом спрошу.
Шилкову на самом деле о работе думалось меньше всего. Он попросту ни о чем не думал, а мысль о театре отгонял. Пусть все идет своим чередом, еще размечтаешься понапрасну. Может, Ася вовсе не потому согласилась идти, что он ее пригласил, а просто ей захотелось в театр, давно не была, билеты трудно достать… Шилков ходил по комнате, курил, останавливался, садился на стул, потом лениво раздумывал о том, что надо будет соорудить полки для книг и вешалку перевесить. Хозяйка звала его обедать — она такой суп с клецками сварила! Но Шилков отказался. В столовую он тоже не пошел, а пообедал, разогрев баночку фасоли со смальцем.
У общежития института Шилков был в начале восьмого. В вестибюль с шутками и смехом входили студенты. Шилкову казалось, что на него, постороннего здесь человека, все оглядываются, и он еще больше смущался от этого. Он хотел было пойти в магазин, позвонить оттуда и сказать Асе, что будет ждать ее на улице.