Горан искусственно усмехнулся, сторонясь сентиментальных чувств.
– Ерунда. – Улыбка померкла на губах, уступая задумчивости. – Этот путь не одолеть в одиночку. У вас всегда так горели глаза от моих глупых замыслов, что я поневоле допускал: хм, действительно, почему бы и нет? Вперёд – запутанными маршрутами, новыми тропами, селениями – пешком и вплавь. Самостоятельно. Вам сложно понять: я никогда не рисковал уйти от мощи бастиона и поддержки мудрецов. Вы росли моей противоположностью – бунтарями и вольнодумцами – свободными от предрассудков града, его горделивых иллюзий. Просто поразительно…
– Что?
– Сколько мы преодолели вмести.
– Потому что не сдавались. И доверяли, похоже.
Кудесник повернулся на бок. Словами никогда не передать щемящего душу противостояния досады, сожаления, злости.
– А теперь доверие разрушено.
Тами мотнул головой, запоздало понимая, что в темноте Горан не увидит жестов.
– Исмин как-то призналась, что боится не обнаружить в твердыне мечту.
– Почему?
Голос Липучки секретно пояснил:
– Она исполнилась. Лет с пяти на каждое Новолетие Ис загадывала одно – отыскать друзей. Ну, знаешь, чтобы было с кем смеяться над шуткой, делиться тайной, безобразничать. Чтобы кто-то говорил в трудную минуту: эй, приятель, не кисни, я рядом – рассказывай, что стряслось?
– Ис, значит?
– И я. Все мы.
– Даже Злата?
– Особенно Злата. Горан, обиды гораздо больше разрушат, чем уберегут.
Кудесник засмеялся:
– Липучка, напомни, сколько тебе лет? Столько умудренности!
– Даже занудство тебе простят!
– Оу, спасибо, правда.
Тами, хмыкнув, отвернулся, и Горан сник. За шутками не скроешь сокровенного упования: вдруг они отыщут Алефу – и всё станет прежним? Точно кошмара заточения не бывало, а он остался храбрым кудесником и тем самым приятелем, который в трудную минуту непременно скажет: не кисни, я рядом – рассказывай, что стряслось?..
***
Тьма оборвалась визгливым криком птицы. Горан заморгал, с трудом понимая, где находится. Под боком твердел рюкзак. Рука упёрлась в холодный тент палатки. Тами в противоположном углу мирно посапывал. Горан мотнул гудящей головой: словно и не спал, а на минуту закрыл глаза. Мысли казались липкими, и даже воздух – снотворным.
Горан запахнул накидку, взял в руки рюкзак и вылез из палатки. Полумрак ночи разделил лес на серые и чёрные полосы. Звезды мерцали в мглистой синеве неба. Тревожные мысли сдёрнули вялость сна. Горан приблизился к палатке девочек.
– Никс! – позвал.
Тишина.
Ветер трепал молодую листву на малахитовых деревьях.
– Никс!
Из палатки выглянула северянка.
– Уже? – Она щурила заспанные глаза, поправляя растрёпанные волосы. – Где они? – в её тягучем голоске появилось волнение.
– Не вернулись.
– Надо разбудить остальных.
– Стой! – Горан потянул её за руку. – Просто проверим. Я с трудом представляю, сколько времени прошло.
Никс кивнула; достала из палатки рюкзак и накинула капюшон застёгнутой накидки.
– Идём. Крикнуть об опасности мы успеем.
Они начали совместно двигаться на юго-восток. Высокие заросли лопушистых трав затрудняли обзор. Шум, создаваемый шагами, чудился сигнальным громыханием. Воздух пронизывали тёплые волны приторно-сладкого аромата – под звёздами цвели немеркнущие растения фей. Ребята пытались вслушиваться, но окружающее затишье насмешливо забавлялось с испуганными путниками. Очертились прозрачно-белые хребты кварца. За ними лужей чернил проглядывался плащ Скурата.
Никс замерла, холодея от пугающей догадки. Горан жестом попросил её ждать, начал приближаться к сидящему в траве гончему. Взгляду открылось безвольное тело Скурата, спиной упёртого в кварцевые наросты. Лицо его белело бесчувственной маской, закрытые глаза не вздрогнули на шум.
Затаив дыхание, Горан потянулся рукой к мальчишке, пальцы коснулись плеча Скурата – и тот неожиданно распахнул глаза, суетливо взмахивая булавой. Кудесник чертыхнулся, задыхаясь от испуга.
– Горан?! – Скурат удивлённо оглянулся.
– Ты уснул! Проклятие! Я же такое представил. Чтоб тебя!..
Никс подоспела на шум пререканий. Скурат вслух восстанавливал события, оправдываясь, что не понимает, как мог уснуть на посту.
– Ладно. – Горан отвернулся к лесу, призывая всех к спокойствию. Гудящие нервы превращали тело во вздутый страхами шар. – Мы устали, бывает. Сколько на часах?