Никс, всматриваясь в пролеты между деревьями, тихо предположила:
– Это не усталость. – В мерцающих частицах пыльцы ползли чадные струйки эфира. – Вы чувствуете серу?
Грянул свист. Северянка вскинула руку, срывая с шеи Регул – мерцающий щит остановил летящие стаи шипов.
– Змеяды! – крикнула Никс, обороняясь заслонами млечной сферы. – Они обнаружили нас!
Шипы вновь хлынули стаями жужжащих дротиков. Вспыхнул свет Регула. Шипы решетили лучевые полосы, но ребята успевали бежать к палаткам невредимыми. Никс отбивала атаки с ловкостью фехтовальщицы. Удар – отражение.
– Если, они вопьются в кожу – не кричите! – предупредила, задыхаясь в прыжке.
– Слева!
Мальчишки пригнулись. Бело-голубая броня затрещала грозовым разрядом.
– Хорошо. – Горан торопливо прокладывал путь назад сквозь заслоны трав. – А это больно?
– Как иголки под кожу.
Шипы разбились о ствол дерева в сантиметрах от кудесника. Он сглотнул, пугливо озираясь:
– Не кричать. Не кричать. Почему не кричать?
– Их слишком много! – ужаснулась Никс.
Ветровые потоки свистели ударами. Она отражала штурм млечными доспехами, понимая, что не справляется. Никс вскрикнула, взметая щит, – поворачиваясь прямо к стреле шипов. Скурат занес булаву – ядовитая стая вспыхнула фантомом коршуна в двух шагах. Ребята отпрянули от нестерпимого жара. Фиолетовые языки пламени объяли призрак, раскинувший в агонии крылья, начиненные остриями.
– Что за марево? – поморщилась Никс.
Скурат схватил её за руку, увлекая бежать. Багрово-синий огонь разрастался преградами, и только Горан на мгновение замер, всматриваясь в крылатые фантомы. Он догадался: Уц.
До палаток троица мчала, не чувствуя серного удушья и боли. Шум схватки разбудил крадушей. Они стояли с вещами наготове. Эфа, Исмин, Злата и Тами: взбудораженные, с бессвязными выкриками. Клюв занимал оборону с ножом в руках.
– К горам! – крикнул Горан.
Пламя шипело по пятам, обрастая раскаленными кольями. Беглецы пустились вперёд, к каменному предгорью. Переклички стихли. Каждый сосредоточился на неразборчивом пути. Выступ, кустарник, заледеневший родник. Прыжок, поворот. Цепкий взгляд – в недостижимые укрытия.
Внезапно пламя за спинами погасло, рассыпаясь пеплом. Звёзды заволокли тучи. Лес вдохнул глубоко, втягивая пепел в воронку. Пугающая тишина. Ураган пыли обрушился на ребят. Гром раскроил небо. Видимость затуманилась. Невозможно было ни вздохнуть, ни крикнуть. Мелким горохом повсюду застучал град. Каждый теперь бежал наугад, не осознавая верен ли следующий шаг. Горан, закрывая лицо капюшоном, звал ребят. Где-то вдали откликались их взволнованные голоса. Ветви над головой вспыхнули белыми звёздами, пока тучи рассеивались сиянием скалистого леса. Смутная, дрожащая картинка зарослей прояснялась.
Кудесник остановился, завидев тень впереди; скинул капюшон.
В нескольких шагах на поваленном дереве стоял Уц.
Его долговязое тело покрывал графитовый костюм новобранца Орда – приспешника змеядов. Затылок на короткостриженой голове сжимали прутья необратимости – стальная дань клятве верности перерожденцам. Горан ужаснулся тихой ненависти в глазах мальчишки, невольно отступая.
– Где Злата? – спросил Уц со зловещим спокойствием.
В оседающей пыли шакалами проступали оскаленные фигуры змеядов. Неисчислимая тьма, непреодолимая преграда. Рокот жаб вибрировал в мыслях.
– Уц, ты спятил? – Горан выискивал взглядом друзей, понимая: ему уже не сбежать. Но они успели укрыться, обязаны. – Ты примкнул к врагу?
– Некогда – да. Врагу, оставившему меня в котле чудовищ. – Уц шагнул навстречу – фантомы птиц разрослись сумеречной мантией. – Но чудовища порой дружелюбны.
– Это неправда.
– Правда всегда на стороне сильных.
Горан остановился, дожидаясь приближения крадуша. Круг змеядов смыкался погребальной насыпью. Целое полчище синюшных призраков. Уц сжал кулак и с силой ударил в лицо кудесника.
Птицы свирепели над рухнувшим противником, не позволяя подняться. Крадуш очертил нервным шагом кольцо:
– Где они?
– Уц, мы не желали тебе такого. Нет. Ты не можешь подвергнуть их…
Удар в живот заставил Горана поперхнуться вскриком. Боль скрутила в комок – получалось только хватать ртом воздух.
– Ты ошибаешься. Твоя ложь об Алефе, – он изобразил ладонями чаши весов, – и горизонты могущества, открытые мной.