ие лазутчики давно предупредили врага о приближении донцов и, они не скрываясь, шли днем. Спускаясь по длинной, ведущей в пойму, дороге авангард корпуса Мамантова был обстрелян с большой дистанции сразу с трех мест трехдюймовыми орудиями. Не слезая с коня, в бинокль Берсенев рассмотрел батареи красных на опушке чахлого леса, суетившуюся прислугу, дым и вспышки от пушечных выстрелов. На счастье красные стреляли плохо: или перелетами, или очень высокими разрывами, не приносящими вреда. Получив приказ подавить батарею, сотня Берсенева, выхватив шашки, помчалась навстречу артиллерийским залпам. Несмотря на сильный винтовочный огонь окопавшейся пехоты атака продолжалась и в считанные минуты казаки ворвались в расположение неприятеля. «Сдавайтесь!» зычно кричали наступающие, врезавшись в самую гущу растерявшихся красноармейцев. От шашек, бешено крутящимися над их головами, исходил леденящий души гул. Все последовали приказу и побросали оружие, кроме одного, который, лихорадочно дергая затвор, угрожающе целил винтовку в Берсенева. Его черные глаза с желтыми белками горели неукротимой злобой. Берсенев вихрем налетел на него и рубанул по макушке, задев большое, хрящеватое ухо. Из-под остроконечной буденовки хлынула кровь; боец нелепо повалился на бок, не издав ни звука, и немного подергав ногами, замер, раскинув на траве свои загрубевшие, натруженные руки. Берсенев спешился и пучком травы стер кровь с клинка. Он чувствовал тошноту и ему надо было посидеть и отдышаться. «Николай Иваныч,» сквозь полудрему услышал он. «Вот ваш трофей.» Молодчага Хвостищев стоял перед ним. Широко расставив свои крепкие ноги, обутые в до блеска начищенные кожаные сапоги, он протягивал ему какие-то предметы. Хвостищев был горд военной удачей. Глаза его сияли от возбуждения, усики на широком, румяном лице топорщились в улыбке, чубчик лихо кудрявился и вылезал из-под фуражки, и широкая грудь колесом не могла вместить всех орденских планок и наград за его геройство и службу родному Дону. Берсенев взял предметы и рассмотрел. «Ободовский,» прочитал он в красной книжечке с вытисненной на обложке пятиконечной звездой на фоне серпа и молота. Удостоверение лежало между вчетверо сложенным, пожелтевшим письмом без конверта и затертой фотографической карточкой юной, худенькой женщины с грудным ребенком на руках. «В документе прописано, большой начальник из Москвы был он,» радостно докладывал Хвостищев.» Гляньте — то, орден красного знамени спроворился получить. Вон он у вас в руке.» Берсенев поднес ближе к глазам увесистый эмалированный значок, размером с царский медный пятак, густо украшенный революционной символикой и надписью «пролетарии всех стран, соединяйтесь» в его верхней части. «Ведь он, подлец, чуть вас не угробил, Николай Иваныч. Патрон у него в стволе перекосило. Я винтовку его проверял.» Мягкая волна радости прокатилась через все существо Берсенева. «Не настал еще мой час,» подумал он. «Значит, зачем — то я нужен на этой земле.» Тем временем допрос начался. Как рассказали пленные, в Тамбове размещалось около двух тысяч отборных красногвардейцев, подкрепленные каким-то особенным матросским полком в восемьсот человек, десятью легкими орудиями и множеством снарядов. По их словам, эта армия прибыла из Москвы с заданием удержать город во что бы то ни стало. К атаке белых готовились. С юга подступы к городу были превращены в неприступную крепость. Были вырыты траншеи, окутанные колючей проволокой, оборудованы блиндажи и пулеметные гнезда. Угрожающе блестели жерла орудий, чтобы потчевать наступающих картечью. Днем и ночью до рези в глазах всматривались в даль красные наблюдатели, выискивая признаки казаков, тщательно и пытливо осматривая в бинокли каждый бугорок и каждый куст. Но Мамантов рассудил иначе. Оставя в потаенном месте самую медленную часть своего корпуса — обозы и лазарет — на свежих, сытых конях его полки обошли Тамбов с востока далеко кругом, круто развернулись и ударили по городу в его незащищенной северной части, там где их не ждали. Они вихрем ворвались с флангов и с тыла и захватили позиции растерявшихся красных, бежавших во все лопатки, и побросавших свое вооружение и аммуницию. Те, кто успел, погрузились на повозки и уходили по тракту, ведущему на запад. В этот предвечерний час генерал Мамантов и его штаб разглядывали с многоярусной колокольни собора Святой Живоначальной Троицы растянувшуюся вдалеке, извивающуюся колонну большевиков. Садилось солнце и высокое здание собора отбрасывало длинные тени через площади и улицы города. В бледно-красном небе зажигались вечерние звездочки и покоем веяло в мире. В теплом воздухе носилась суетливая мошкара, а повыше над ними широкими кругами — ласточки. Природа шла своей вековечной чередой, раскидывая ошеломляющие по красоте палитры красок на небе и на облаках, которые уставшие люди, погруженные в страдания на земле, не хотели замечать. Невооруженным глазом отступающие казались муравьями, усердно копошившимися на желтой глинистой равнине. Они искали путь к своему спасению, но все еще были опасны. Только, что генерал отдал приказ подразделению есаула Щеглова отрезать хвост колонны. С высоты штабные наблюдали как два десятка удальцов, скачут по дну оврага наперез неприятелю. Офицеры следили за ними, пока те не скрылись в складках местности. Через два часа Щеглов вернулся с добычей, не потеряв ни единого человека. На трех военных повозках, запряженных битюгами, были упакованы в сене двенадцать пулеметов и патронные ленты. «Хвалю,» генерал обнял каждого казака. «Отведите подводы на площадь и усильте охрану. Там у нас уже целый арсенал.» В тот же вечер в двухэтажном здании губернского дворянского собрания на Широкой улице выступал Мамантов. В переполненном зале, при полнейшей тишине он вышел на сцену — скромный, неброский человек, одетый в защитного цвета китель, синие кавалерийские шаровары с малиновыми лампасами и сапоги со шпорами; лишь поблескивающие золотом генеральские погоны указывали на его высокое звание. Немного устало представился он собранию, приветствовав горожан от имени командования Вооруженных Сил Юга России. Вкратце обрисовав задачи и успехи Белого движения, он перешел к сути. Его речь дышала сердечностью и теплотой. Аудитория превратилась в слух, боясь пропустить малейшее его слово. Вот, что он сказал: «Тысячу лет назад пуста и бесприютна была Русская земля. Еще не было в ней ни кичливых и пыльных градов, ни разукрашенных каменных дворцов, ни гранитных замков с гордыми башнями. Непроходимые и дремучие леса покрывали ее и прятались в них племена, которые сами себя не знали и не ведали, кто они были от роду. Прошли столетия, народ осознал себя и объединился, поверив, что это его земля. Появились цари, сословия, войско и своя история; появилась государственность. Много врагов вторгалось на Русь со всех сторон света, пробуя крепость наших границ и пытаясь поработить нас, но все они всегда были биты. Однако, такого врага, который напал на нас сейчас, с сотворения мира не было. Он не действует огнем и мечом, завоевывая территорию — это потом, поначалу он портит души человеков, превращая их в стадо, чтобы ими было легче управлять. Это опаснейшая бацилла, заразившая Русь, и слышал я, что зараза эта гуляет сейчас по всему миру, выискивая новые жертвы. Имя заразы этой — марксизм-ленинизм. В государстве, ослабленном трудностями и лишениями, бацилла эта выходит наружу, съедая тело народа заживо, как это случилось с нашей страной. Это вреднейшее учение разделяет людей, натравливая один социальный слой на другой, а бывает даже ссорит близких родственников на почве какой-то классовой борьбы. Все это из-за денег. Богатый не хочет делиться с бедным, бедный завидует богатому — марксизм разжигает эту естественную человеческую слабость, превращая крохотную искорку в бушующее до небес пламя. Богатый не может прожить без бедного, как и бедный не может прожить без богатого; мы необходимы друг другу, мы в одной лодке; те, кто этого не понимают, начинают раскачивать лодку и все оказываются в воде. Такое происходит сейчас у нас. Как остановить пожар? Эта бацилла зависти и эгоизма не привьется в душе верующего человека — богатый он или бедный. Богатый должен щедро делиться с бедным, а бедный должен понимать, что богатство достается упорным трудом и богатство можно и потерять, опять став бедным. Христианство лечит души людей, делая их неуязвимыми к любой плесени и заразе. Христиане доброжелательны и всепрощающи и не ссорятся из-за материальных благ. Христианство — это наша твердыня, которую сатане никогда не одолеть. Потому-то большевики, подлинное семя дьяволово, так ненавидят нашу святую церковь.» Мамантов сделал жест рукой, как бы призывая себя остановиться. На секунду он наклонил голову, а затем продолжил громче, пристально всматриваясь в зал, «Словами и пожеланиями с большевиками не справиться. Они признают только могучую рать, которая заслонит им путь. Есть такая рать; есть такая сила. Через несколько дней мы опять уходим в поход, чтобы напомнить народу русскому, что большевики не навсегда. Скоро мы вернемся во множестве и освободим вас. Добровольческая армия ведет бои и на подходе. Тем временем, мы оставляем вам тридцать подвод с оружием, для вашей самообороны. Там винтовки, пулеметы, боеприпасы и медикамен