вший фельдфебель в императорской армии с роскошными трехэтажными усами, покрутил головой в недоумении. «А ну, всем на сеновал спать, ребята. Завтра опять пыль топтать будем.» Пахомов был ретивый командир и радел о своих подопечных как о родных. Четыре года просидел он в германскую в окопах в Беларуси под Барановичем, узнал воинскую науку вдоль и поперек, потом после революции, когда им всем казалось, что свершилась вековая мужицкая мечта, вернулся он домой в Козловский уезд жизнь налаживать, да не получилось. Расстреляли комиссары из продотряда его сыновей за утайку хлеба и жен их попортили; бросил в гневе избу Пахомов и пошел партизанить в отряд к Токмакову. Верил он, раз вся Тамбовщина поднялась, так за ней и вся Россия последует. Не может же такая власть на Руси задержаться! Он медленно шел по темной улице. Сна у него не было ни в одном глазу. Возле изб, широко зевая, бродили дневальные, а на дальнем конце на околице был виден конный патруль. На дворе, на сеновалах, на телегах везде спали солдаты. Они не раздевались и были при патронташах и подсумках. Полк могли каждую минуту поднять и бросить на позиции. Ночь была глухая и звезды на небе еще не бледнели. Их загадочные серебряные письмена раскинулись в вышине. Ветерок шелестел в соломенных крышах. Вдали раздавались редкие ружейные выстрелы. Пахомов выбрал себе место под стогом, растянулся и задремал. Сквозь его веки вполз желтый свет зари. Дежурный тряс его за плечо, «Поднимай роту. Приказ командира. Выступаем.» Сон слетел с Пахомова; он вскочил, будто бы и не спал. «Рота подъем!» кругом орали дневальные. Бивуак пришел в движение; оживленные и смеющиеся солдаты запрудили окрестности; к ручью повели поить лошадей; к дымившейся походной кухне вытянулась очередь; запрягались повозки. В восьмом часу утра полк выстроился и все в колонне заняли свои места. В авангард был назначен сабельный эскадрон хорунжего Коноводова со знаменосцем впереди. Раздалась команда и полк молодцевато прошел перед штабными, которые отдавали им честь. Полковник Берсенев напутствовал их, «Сегодня мы вновь наступаем. Уж вы постарайтесь… Чтобы красным пусто было!» Бойцы кричали ему Ура, но у каждого на сердце был холодок — вернется ли он из боя целым или живым. Запевала прапорщик Семенов, широкоплечий и могучий, с черными, вьющимися волосами над бойким лицом, завел любимую казачью песню, «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить; С нашим атаманом не приходится тужить». Полк грянул песню, заклубилась пыль, поднимающееся из-за леса солнце стало припекать. Следуя письменному приказу Токмакова, полк выступил из деревни напрямик по степи, сойдя с дороги, и в полдень развернувшись, занял позиции перед селом Озерки. По селу был открыт артиллерийский огонь, а с обоих флангов красные, окопавшиеся там, были атакованы кавалерией. После короткого сопротивления село было занято, защитники частью были взяты в плен, частью разогнаны; телефонные провода задолго перед атакой были перерезаны казацкими разъездами; эта мера лишила местный гарнизон возможности заблаговременно сообщить Шлихеру о нападении на них. Однако, через несколько часов большевики узнали о своей потере. Около четырех часов пополудни появились тучи красной конницы. Пять раз они бешено атаковали, но каждый раз с потерями откатывались назад под убийственным пулеметным и ружейным огнем спешенных частей кавалерии Берсенева, занимавших заранее подготовленные и пристреляные позиции на возвышенности. Со своим штабом с командного пункта, оборудованного в окопчике на вершине холма, Берсенев наблюдал освещенные заходящим солнцем упорные атаки советской конницы, несущейся волнами по окрестным лугам. Укрепившиеся в окопах недалеко от околицы повстанцы дружными залпами заставляли красных, подскакивающих с диким воем вплотную к ним, поворачивать назад, оставляя убитых. «Это перелом,» решил Берсенев и посоветовавшись с Пресняковым, следящим в бинокль за картиной боя, приказал начать наступление. После основательного обстрела из орудий позиций красных началась контратака. Звонко пропела боевая труба, послышался свист и конский топот и две сотни казаков ворвались в расположение неприятеля почти одновременно со стремительно налетевшими сбоку из лощины сабельным эскадронoм Коноводова. Они ударили в конном строю, врубившись в бегущих в панике красных, ускользнула лишь их конница. Развернув неприятельские орудия на оставленных батареях, бравые тамбовские артиллеристы открыли огонь вдогонку врагу. В этом славном деле было взято множество трофеев и несколько тысяч пленных. Остатки карателей в течение следующих суток были добиты пехотными полками Токмакова, заслонившими красным путь к столице губернии. Однако, Шлихер сумел ускользнуть.