Выбрать главу

Жертв становилось все больше. Чаще и чаще церковные колокола печально гудели и звуки их ударов широкими и мощными волнами угрюмо катились над Тамбовщиной. И в ответ горестно вздыхала мать-сыра-земля и слушало все, что на ней, и откликались и стонали от тоски души живущих, оплакивая погибших родных и близких. К унылым ударам главных колоколов вскоре примешивался дребезжащий похоронный перезвон колоколов меньшего разряда, так же разносившийся на много верст вокруг. Их отзвуки эхом отражались от озер, крутояров и чащоб, долго сопровождая отряд Берсенева на всем их пути к Козлову.

Взбешенные тамбовские псы надрывались от лая, привставая от ярости на цепях; блеяли в хлевах бараны и овцы; вo дворах хрюкали свиньи и беспокойно гоготали гуси, носились и ржали вспугнутые кони, забытые растерявшимися всадниками; и даже куры, привыкшие засыпать с заходом солнца, хлопали крыльями и взлетали на заборы, громко и испуганно кудахтая, в предчувствии скорой кончины в кастрюле супа; в то время как в домах, на улицах и на базарах беспокоились и замирали от страха обыватели, вчера закопавшие на огородах свои скромные драгоценности. Город был в состоянии шока и паники. На них наступала голодная, оборванная и очень обозленная армия Тухачевского. Битая Пилсудским под Варшавой и драпавшая без оглядки тысячу верст на восток, его армия искала противника полегче. Получив приказ Ленина ликвидировать восстание в месячный срок, cовнарком укрепил потрепанные полчища своего командарма десятками аэропланов, танков, бронепоездов, тяжелой артилерией, сотней тысяч красноармейцев и даже баллонами с удушающим газoм. Без сомнения, большевики не брезговали никакими средствами, борясь с тамбовчанами.

Главоперштаб повстанченской армии помещался в полукруглом и элегантном угловом здании уездной земской управы. Земцев давно и след простыл и дух выветрился, но красные, белые или зеленые, поочередно, в зависимости от капризов, случайностей и причуд войны, использовали этот маленький архитектурный шедевр как свой штаб. Пространство перед зданием было оживлено. Бегали проворные вестовые, дефилировал конвой конников, сопровождая вереницу подвод с грузом, тщательно накрытым зеленым брезентом, пара битюгов тащила полевое орудие, его длинный хобот покачивался на булыжной мостовой, тревожно и однообразно — уныло гудели телеграфные проволоки, протянувшиеся на череде столбов в специальное окошко на втором этаже и поминутно хлопала зарешеченная входная дверь, которую охраняли строгие часовые с ручными пулеметами Льюиса, установленными на треножниках. В приемной секретарь в форме прапорщика, с тяжелым револьвером в кожаной кобуре, оттягивающей его ремень, пропустил Берсенева в кабинет председателя управы. Когда — то чинное и солидное помещение за годы народной смуты пришло в упадок. Исчезли вычурные и громоздкие мебеля, причудливо изогнутые кресла, резные шкапы под потолок, пышные шторы с бахромой и раскидистые бронзовые люстры с шишечками и завитушками. Все было вынесено, разломано или использовано на дрова. Облупленые, исцарапаные и ободранные стены были испорчены всевозможными надписями. По странному стечению обстоятельств уцелели только массивный паркетный пол елочкой и стол, за которым сейчас сидел Антонов. По секрету рассказывали, что стол этот был наглухо привинчен к полу и в одной из его тумб был спрятан пистолет — пулемет, нацеленный на входную дверь. Схватившись за голову, Антонов громко кричал в телефон, «Присылайте орудия со снарядами, крупнокалиберные пулеметы, больше гранат и патронов! На нас идет современная армия! Они воевали в Европе. Саблями, штыками и шашками мы от них не отобьемся!» Раздраженно он c грохотом бросил трубку на рычаг и обернулся к вошедшему. «Наконец — то прибыл!» он поднялся и через стол протянул руку Берсеневу. «Где пропадал?» он выпустил облако дыма, жадно затянувшись папиросoй, тлеющюей в пепельнице. Антонов сильно переменился с той поры, когда Берсенев встретил его на совещании в cеле Шитово прошлой весной. Он похудел, в глазах проглядывала тоска и чувство обреченности. Линия белесых бровей над округлившимися глазами трагически морщинилась, от уголков губ к подбородку опустились складки горечи, щеки его горели, а на висках набухли вены. «Со мной все в порядке. Готов продолжить службу. Что от меня требуется?» «Сражаться. Защищать народ. Вот для чего мы здесь. Мы ведь остались одни. Больше нет ни Деникина, ни Врангеля, ни Колчака. Большевики взялись за нас в полную силу. Они превосходят нас во всем: в качестве и количестве вооружения и в количестве войск. У нас остались толпы крестьян с холодным оружием и устаревшими винтовками, десяток трехдюймовых орудий и несколько сотен пулеметов. Хорошо, что казацкие полки еще с нами. И то облегчение. Еще рассчитываем на это…» Он выдвинул ящик стола, вынул оттуда страницу, густо покрытую типографским текстом, и протянул ее Берсеневу. Тот стал читать содержание листовки, которое могло бы выжать слезы из камня.