Выбрать главу
�ались, вселяя ужас. Из кустов выскочило несколько возбужденных повстанцев. Вид у них был плачевный — глаза выпучены от страха, рты настежь, винтовки брошены. Ничего не замечая, с криками Дьявол! они пробежали через батарею и исчезли в леске. Появилось еще несколько панически бегущих с переднего края. «Стой! Назад!» вскричал Берсенев. Он поднял в воздух руку с револьвером, но не смог остановить панического бегства. В чем дело? Наконец он, как и все, кто был на батарее узрели источник шума. По склону холма сползали на равнину, сверкая синей броней и окутанные клубами выхлопных газов, два невиданных, непонятных, не сравнимых ни с чем, механических монстра. В профиль их скошенные очертания напоминали ромбы, а размером эти железные угловатые повозки были с небольшие избы. Из их амбразур торчали орудийные и пулеметные стволы. Короткие вспышки дульного пламени указывали на предназначение этих чудовищ — убивать. Неуклюже раскачиваясь и кренясь на неровностях почвы, они медленно приближались к окопам повстанцев. За ними с винтовками в руках нестройной толпой торопились красноармейцы. У Берсенева похолодело внутри. Ни в каком кошмарном сне он не мог представить, что увидит это наяву. «Британские тяжелые танки Марк IV,» определил он, вспомнив лекцию, которую слушал в 1918 году на курсах повышения квалификации офицеров ВСЮР. «Имеют экипаж из восьми человек. Толщина брони — от 8 до 16 мм. Вооружение — пушки 2 × 57-мм Гочкис и пулемёты 4 × 7,7-мм Льюис» — услужливо подсказала ему память. Тогда на лекции их подробно ознакомили с параметрами этих машин, которые король Джордж Пятый подарил своим верным русским союзникам, а также объяснили способы борьбы с ними. «Как они попали к неприятелю?» недоумевал он. «Должно быть трофеи из Крыма. Прошляпили…» Он обернулся к Воронову и его бойцам. «Выручай, артиллерия!» взмахнул он рукой. «Вали шрапнелью по пехоте, бей фугасами по танкам! У них только вид страшный, а броня тонкая! Ордена тем, кто подобьет эти подарки английского короля!» Расчеты повернули орудия и поставили угломеры на панорамах. «Первое и второе орудие шрапнелью по пехоте! третье и четвертое — фугасом по танкам! Огонь!» скомандовал Воронов. Пушки грянули почти одновременно; у всех заложило уши и запершило в горле от дыма. Шрапнельные снаряды удачно разорвались в воздухе и скосили многих наступающих, заставив их залечь и начать окапываться. По ним застрочили с переднего края ободренные пулеметчики Берсенева. Оставшиеся в окопах и не потерявшие присутствие духа повстанцы возобновили стрельбу. Но неуязвимые танки, осыпаемые осколками от близких разрывов, продолжали продвигаться вперед. Берсенев рассмотрел надписи, намалеванные на их броне — Карл Маркс на том, что справа, и Ленин на другой машине. Вскоре они разделились; Ленин, шедший чуть поодаль, свернул в сторону реки, а Карл Маркс надвигался прямо на батарею, пока не остановился на краю рва, предусмотрительно вырытым гражданами Козлова. «По правому танку!» Расчеты работали слаженно и образцово, каждый был героем, не обращая внимания на стальное чудовище, осыпающее их градом пуль. Заряжающие и установщики передвигали станины; наводчики устанавливали угломеры. «По правому танку, фугасным, прицел 22; огонь!» Замковые открыли затворы, заряжающие вложили снаряды. Наводчики прицелились. Оглушительно грянули оба орудия и со звоном наземь выпали две пустые горячие гильзы. Промаха не было. Bыстрелы поразили лобовую броню боевой машины. Танк дернулся, немного попятился назад и замер навсегда. В его утробе дико завыла сирена, на плоской башенке между высоких гусениц заполыхал огонь, из щелей повалил черный, едкий дым. Пытаясь убежать, из люков стали выпрыгивать чумазые танкисты в тлеющих комбинезонах. С неисчерпаемой ненавистью гражданской войны повстанцы не давали им пощады и не прекращали стрельбу до тех пор, пока все они не упали убитыми на землю. Другой танк — Ленин — неповрежденный, без единой вмятинки и царапинки, бренча своими металлическими потрохами, на полном ходу проворно уползал в сторону реки. «Некому предупредить их там. Ведь растеряются и побегут,» забеспокоился Берсенев о казацком заслоне на переправе. «Достанете второго?» с надеждой спросил он артиллеристов. «Далеко. Да и движется он. Не попадем,» разводили они руками. «Кроме меня остановить его некому.» Он задумался. Решение пришло мгновенно. Из ящика у его ног он достал пять ручных гранат и туго связал их бечевой, таким образом, что рукоятка центральной гранаты была направлена к нему, а четырех остальных — в противоположную. Сделав необходимые приготовления и вложив в каждую из них запал, он вскочил на коня и, держа связку в правой руке, поскакал вслед. Во весь опор, выгнув шею и закусив удила, скользящей над землей неуловимой тенью, мчался Байсар за танком, казавшемся ему чудищем из лошадиных кошмаров, которое он вместе с хозяином должен был непременно победить. Ленин уже приближался к горизонту, оставляя после себя двойной след на мягком и травянистом грунте, когда Берсенев и Байсар догнали его. Сквозь мутно — сизые клубы выхлопных газов трудно было рассмотреть синеватую тушу механического зверя. Беспрерывный металлический грохот его гусениц был оглушающим. Они поравнялись с машиной и их заметили. Стволы пулеметов повернулись в их сторону. Пристав в стременах галопом скачущего коня, Берсенев успел метнуть связку гранат, упавшую точно на крышу танка. Длинная пулеметная очередь прострочила насквозь его и Байсара. Конь встал на дыбы, содрогнулся и упал в смертельной агонии, сбросив Берсенева на землю. Из огромной раны на шее Байсара хлынула кровь, заливая все кругом. Берсенев, выброшенный из седла, распластался недалеко от своего верного друга. Муки агонии охватили и его. Глаза закатились под самый лоб, язык вывалился наружу, ему стало казаться, что кожа на черепе стала трескаться — это были последние мгновения его земного пути. Он не видел пламени взрыва подорванного им танка и не слышал голосов соратников, прибежавших к нему на помощь. Стволы деревьев почернели, лишь макушки крон тлели багровым… Затрещало, ноздри обожгло запахом горелого, дымящегося мяса…На небо, взявшись за руки, вышли солнце и луна… Звезды вокруг них водили хоровод…Празднично и светло переливалась радуга… Пошел мягкий, пушистый снег… «Иду к вам,» прошептали его мертвые губы; пред ним открылись иные врата, за ними открывался новый путь. Где странствовала душа Берсенева, ожидая последнего суда, нам не дано знать. Аминь.