Мальчик рассказал ей сон про арену.
- Какой ужас! – ответила она, - интересно, чей это хвост?
- Как тебя зовут? – мальчик окинул девочку взглядом, только сейчас он начал чувствовать, как мороз проникает под перчатки деда на нем.
Девочка почему-то на секунду оскалилась. У детей странно иногда работает мимика, будто они её и не контролируют вовсе.
- Я Айн! Но родители называют меня Аней.
- Айн! Я понял… - Рома ехидно улыбнулся.
- Чего лыбеся как тот котяра? Думаешь, не могу себя назвать, как захочу? Айн! Айн! Айн! Айн Гроусвич! Звучит?
- Гроусвич? Что это значит? – мальчик растерянно откинул голову и увидел, что Джим уже смотрит на них и улыбается.
- Гроусвич – это самая северная горная река восточного берега полуострова, там ещё люди пропода... - прояснил неясность отец рыжей девочки, и тут же сани тряхнуло и он с многозначительным «ой», обернулся обратно к собакам.
- Хочешь печеньку? У меня мама печет, очень вкусно. Не волнуйся, у меня есть ещё.
Она улыбнулась.
- Нет. – ответил Рома и лицо девочки жалобно скривилось, но спустя пару мгновений оно отражало некое подобие презрения.
- Ешь печеньку! Ане-то штаны с тебя сниму! – неожиданно ультимативно выдвинула она. Ромка же посмотрел сначала на неё, потом его взгляд перешел на шитые из шкур штаны, а затем уже и на протянутое ему лакомство. Пришлось согласиться. Зато остаток пути девочка улыбалась ему.
У отворенных частокольных ворот стояли два воина. Один только пришел и ерзал на месте. Он был обширен и при куцей бороде на затекшем жиром, смуглом лице. Он долго смотрел куда-то в снег, своим тяжелым воинским взглядом из под кожаной шапки. Но потом обратил взгляд уже к собрату. Тот же был постройнее и посмазливее первого. С редкой черной бородкой на усталом как у смертника лице. Голубые глаза не скрывали красноту недосыпа. Форма у обоих была похожая.Кожаная куртка с выжженным на груди солнцем и жарящими пространство вокруг лучами. На сфере солнца стояла крепость изо льда, а на спине у каждого был массивный плащ из шкуры какого-то зверя коричневого окраса.
- Ты бы послушал капитана, не стоит оно того! – сказал толстый воин настойчивым голосом, вглядываясь в его глаза, - даже суток тебе мало? Что за увалень! Ну, вижу, ты мечтаешь о постельке. Иди и скажи капитану, что не нужна тебе эта твоя Клариська!
- Нет, никогда! – ответил он. – Ты не понимаешь! Её волосы как черный шелк, а глаза – осколки льда, которые согревают. Как можно оставить их в покое? Как можно забыть её заботу, её тепло? Ведь она любит меня.
- Ну и дурак! – рявкнул толстяк, ощерившись и показав ряд желтых как золото зубов. Его лицо растянулось, сделав небрежную бороду ещё более заметной и комковатой. – Ты не понимаешь, что Жена она ему!? Жена! Оставь её в покое, сам же себя изведешь, тупица!
Стройный лишь фыркнул, вздохнул и отвернулся.
- Крыська-Клариська! Крыська-Кларыська! – поддразнил его толстяк, - эхх… дурачек ты дурачек. О! Глянь! Кто-то едет!
Сани рассекали снег ведомые собаками, умело пробирающимися через сугробы.
Им было тяжело тянуть сани, но все они уже хотели тепла и знали, куда они едут. Нетронутые никем снежные массивы, что тянулись до самого входа в ворота говорили о том, что из города сегодня ещё никто не выезжал и не въезжал внутрь, что было очень необычно для этой поры. Всегда когда мальчик приезжал сюда с дедом тут стояли очереди, но не сейчас. В чем же проблема? Неужели весь город заснул? А может люди внутри уже вымерли и стражи у ворот, последние, что отсались? Чреду размышлений мальчика прервала резкая остановка. Когда сани приблизились к привратникам, один из мужчин остановил их, выставив вперед ладони в коричневых кожаных перчатках. Он тут же отдернул их, поняв, что собаки намерены защищаться. С улыбкой обойдя сани с другой стороны, грузнолицый обратился к трактирщику.
- Куда следуем? дети ваши!?
- Я… - хотел было ответить Рома, но Джим его опередил.
- Да, дочь и сын! Красивые правда!?
- Не то слово! – будто машинально и без эмоций ответил тот, мельком осмотрев их. Взгляд девочки с надеждой уставился на него, вызвав у него нечто на подобии улыбки умиления. – С какой целью едите?