Я уже догадался, что седой, жилистый советник Бату хана — это легендарный Субэдэй багатур, негласный главнокомандующий всей монгольской армии в западном походе. Его жгущие Кулькана глаза требовали подчинения прямому приказу Батыя. Они словно бы вколачивали в мятежную голову нойона упрямую истину. Бату избран курултаем и утвержден Великим ханом Удегеем, неповиновение повлечет неминуемое наказание вплоть до казни.
Еще несколько секунд этого противостояния и Кулькан сдался. Отведя взгляд в сторону, он процедил сквозь зубы:
— У меня в тумене большие потери, едва ли половина наберется.
Субэдэй тут же погасил в глазах гнев, словно бы говоря — вот это другое дело, это деловой разговор. Нагнувшись к Батыю, он вновь пошептался с номинальным командующим, и тот, глядя на Кулькана, произнес:
— Тебя усилит корпус Бурундая. — Впервые, на лице Батыя появилось что-то вроде ироничной усмешки. — У него тоже недостача большая. Глядишь, вдвоем вы как раз на полноценную тьму и наберете.
Сделав свои дела, запахиваю халат и вспоминаю, как в ответ у Кулькана заходили от злости скулы, как он сдержался и молча проглотил обиду.
«Ведь, наверняка, у каждого из этих чингизидов полно за душой таких обид, — подумалось мне, — как при такой враждебности друг к другу им удается сохранять общий порядок и организованность всего войска? Вот это загадка».
Шагаю к своей юрте и понимаю, что на этот вопрос ответа мне никто не даст, пока я сам не увижу их в деле и не смогу в реалиях оценить, в чем же скрыта монгольская непобедимость.
К сожалению, эта трагическая возможность приближается с каждым днем. Орда Кулькана медленно движется по левому берегу Дона, воины Бурундая отдельными отрядами рыщут по степи вокруг в поисках возможных половецких отрядов. Мне отведено место переводчика в свите нойона Турслана Хаши. Он, как я уже понял, де факто является человеком Батыя в Кулькановской орде, а де юре, возглавляет посольско-разведывательную миссию по сотрудничеству с союзными русскими князьями.
Кстати, моего желания занять это «важный чиновничий пост» никто не спрашивал. Батый лично оценил мои лингвистические таланты и особой милостью наградил меня сим ответственным заданием на время русского похода. Спорить, по понятным соображениям, я не стал.
После этого, свободного времени у меня появилось предостаточно, и в основном, я тратил его на размышления по одному не дающему мне покоя вопросу. Что мне делать? Оставаться в роли пассивного наблюдателя или попытаться хоть что-нибудь предпринять для спасения Руси. Первый вариант казался во всех отношениях предпочтительней. Спокойно отсидеть положенный срок, все записать, прихватить, если получится, парочку вещественных доказательств, по возвращении настрочить докторскую и прогреметь в историко-археологических кругах. Я бы так и остановился на этом, но совесть, будь она неладна, грызет и грызет, сколько бы я не пытался убедить себя в нелепости своего вмешательства.
«Что я смогу сделать? Бегать орать — не верьте монголам, не верьте своим князьям! Кто меня, „латинского священника“, будет слушать?! Придушат по-тихому и никому никакой пользы».
В общем, пока мне удалось договориться с самим собой на таком компромиссе. Буду смотреть, анализировать события и искать возможности вмешаться. Если таковые появятся, но только чтобы вот прям реально повлиять на события, тогда черт с ним, рискну, а коли нет, то не обессудьте… Не судьба.
Самое печальное, что я не понимаю с какого бока к этой проблеме подступиться. Ну вот, например, сбежал я от монгол и каким-то чудом добрался до Рязани и предстал перед князем. Что я ему скажу? Ярослав и Михаил сговорились с татарами и идут против тебя и Юрия Всеволодовича. Так ведь, черт возьми, он и так это знает! Что еще?!
Могу, конечно, сказать, чтобы не выходил в поле, а укреплялся в городе, а еще лучше, отходил к Коломне, на соединение с владимиро-суздальскими полками. А он мне на это что ответит? Первым делом спросит — кто ты таков, откуда все знаешь и почему я тебе должен верить? Еще, не дай бог, заподозрят в шпионаже и на дыбу отправят. Как пить дать отправят, они здесь это любят, подкрепить, так сказать, показания пыткой. Да и потом, то что я ему посоветую и так очевидно любому, сколь-нибудь опытному военачальнику, а Юрий Ингваревич не в одном походе участвовал, дело свое знает, но при этом поступит по-другому. Значит, у него на это будут свои причины, о которых я не знаю. Я вообще мало что знаю.