— Куранбаса, на зли меня! Что значит, он никого не принимает! Я что гость?! Я друг! И чтобы навестить друга мне разрешение не нужно!
Узнаю голос новгородского боярина Горяты Нездинича и, выйдя в приемную, спасаю своего стража.
— Да пусти ты его, Куранбаса, а то ведь задавит, медведь такой.
Половец с облегчением уступает новгородцу дорогу, и тот, распахнув объятия, устремляется ко мне.
— Дай обниму дорого друга!
— Стоп! — С ужасом кричу я на него, представляя, что он сейчас сделает с моими ранеными ребрами. — Ты что не знаешь, что ли?!
— Ааа! — Сконфузившись, расплывается в улыбке Горята. — Забыл совсем!
Уже аккуратно обнявшись, мы идем в кабинет, и по пути боярин рассказывает, что в Тверь он приехал не один, а со старшим братом, но Богдан остался на постоялом дворе, а он вот сразу ко мне. Узнать, что мол и как?! Жив ли?!
Тут он радостно засмеялся.
— Вишь обрадовался как, даже забыл!
Усевшись в кресло, он продолжает без умолку болтать, и я с радушной улыбкой слушаю его в пол-уха ровно до тех пор, пока он не упоминает свою младшую сестру Евпраксию, а потом между делом, что негоже в моем-то возрасте бобылем ходить.
«Да вы что сговорились сегодня что ли?!» — Я чуть не восклицаю это вслух и с обреченностью даю себе клятву в будущем относиться к словам Иргиль более серьезно.
Глава 5
На плацу перед училищем выстроились курсанты. Четырнадцать человек третьего года обучения, двадцать один второго и столько же поступивших в этом году.
Я стою перед строем и поздравляю всех с наступлением нового учебного года. Речь моя проста и немногословна. Я кратко желаю всем успехов, а в основном настраиваю великовозрастных балбесов на то, что поблажек никому не будет, независимо чей он сын и из какой семьи вышел.
— Запомните! На время обучения все вы только курсанты, ни титулов, ни званий! Про древность рода и заслуги предков забудьте, и не вспоминайте до самого выпуска. Кто не хочет, тот может не тратить ни свое, ни наше время и отправляться к маменьке на печь прямо сейчас!
Несмотря на то, что сегодня здесь на плацу не только курсанты, но и их родители, и просто сторонние зеваки, говорю специально жестко, чтобы дошло до всех.
Это все, потому что с прошлого года у меня кардинально изменился состав учащихся. Если первый набор был полностью на моем содержании и включал в основном детей моих крестьян, осиливших грамоту в начальной школе отца Геронтия, то второй уже наполовину состоял из отпрысков купеческих и ремесленных родов. В нынешнем же наборе по большей части дети бояр, а вон тот длинный в первом ряду вообще сын Старицкого князя.
Такую неожиданную известность мое учебное заведение получило совершенно случайно. Еще при взятии Дерпта в епископском замке среди прочей добычи в одном из сундуков я нашел три толстых рукописных фолианта на арабском языке. Вероятно, кто-то из крестоносных предков епископа вывез их из Иерусалима, а сам герр Герман даже не знал о чем эти книги и держал их только из-за дорогой, украшенной золотом обложки. Благодаря моему дару я сходу прочел название и был несказанно удивлен. Согласитесь, меньше всего ожидаешь найти в глухой Эстляндии три тома сравнительных жизнеописаний Плутарха, да еще на арабском. Привезя эти книги в Тверь, я взял в привычку при каждом удобном случае надиктовывать писарю страницу другую. С моим даром это было совсем не трудно. В общем за два года перевели и переписали практически все три тома.
Прямо скажу, это была большая удача и не только потому, что первые переводы этих книг появятся на Руси лишь через пятьсот лет. Это конечно тоже, но в первую очередь я как учитель увидел в них просто учебник. Ведь я взялся преподавать историю и географию в своем училище, а времени у меня ни на что не хватало. Случалось, меня месяцами не было в городе, а учебный процесс ведь не останавливался. Эту проблему я решил просто и без затей. Если я не приходил на урок, то поставленный мною директор училища отец Михаил выдавал копию книги старосте класса, и тот читал ее остальным ученикам.
В нашем времени легко представить, что на таком уроке будет твориться полный бардак, но то в нашем, а здесь у неизбалованных информацией детей эти книги вызывали благоговейный трепет. Они слушали о деяниях великих людей древности с открытыми ртами и в полной тишине. Я бы сам не поверил, если бы не видел этого своими глазами.
Плутарх был хорош еще и тем, что поднимал вопросы морали, этики и долга, что ложилось приятным бонусом в дело воспитания курсантов. В общем, так по большой части и происходило обучения, а в те дни, когда я сам вел урок, мы разбирали все, что они не поняли из прочитанного. Плюс, я показывал им на весьма приближенно нарисованной мною карте, где происходили все эти события.