«Да уж, железной руки Калиды не хватает. — Мысленно ворчу, шагая по накатанной дороге. — Совсем от рук отбились!»
Прошло уже две недели с той памятной ночи. Калида стараниями Иргиль пошел на поправку. Скоро снова вступит в строй, а пока дисциплина в моих взводах ощутимо страдает. Куранбаса, взявший на себя временное командование, в общем справляется, но половец есть половец, в его природе степной простор, свобода и хаос. Многих вещей он просто не в состоянии понять, и требовать от него слишком многого не стоит.
«Я и не требую». — Улыбаюсь промелькнувшим мыслям и вспоминаю следующее после той ночи утро.
Центральная площадь Твери начала заполняться уже с самого утра. Якун долго не появлялся. Думаю, сначала он готовился к побегу, потом к обороне, а когда наконец, осознал, что ему ничего не предъявляют, все-таки пришел. Косясь на меня, он занял положенное ему место среди бояр. Вскоре появился епископ с двумя клириками, и обладающий громоподобным голосом ключник Роман Радимич объявил, что вольные люди Твери собрались в сей день, дабы избрать посадника города. Тут он покосился на меня и добавил.
— Называемого по-новому консулом. Сроком на четыре года, дабы он управлял всеми делами города в купе и согласии с боярской думой и народным вече.
Как и ожидалось, выкрикнули только два имени, мое да Якуна. Результат определяли простым подсчетом поднятых рук. За мою кандидатуру проголосовало на сто семьдесят пять рук больше, чем за Якуна, и на этом выборы закончились. Без долгих проволочек Роман Радимич объявил меня консулом Твери.
После этого я подошел к епископу под благословение, и это момент мог бы стать для меня неприятным, поскольку я полноценный атеист, а здесь считаюсь как бы католиком. Эта часть моей легенды давно уже перестала мне помогать и, даже более того, начала создавать лишние трудности. Я начал подумывать о том, как бы мне это исправить, и за пару недель до выборов «совершенно искренне» зашел к епископу посоветоваться. Совет он мне дал, я его принял и тем так обрадовал господина епископа, что тот с легкостью согласился отложить мой переход в православие на сразу же после выборов. Поэтому в тот день епископ осенил меня крестным знамением и благословил на служение господу и городу Твери.
Затем пришла очередь бояр, и принимая поздравления, я специально остановился перед Якуном. С садистским наслаждением дождался от него положенных слов, и когда тот выдавил из себя «поздравляю», я чуть нагнулся к его уху. Якун сжался, явно ожидая от меня угрозы, а я, вытянув максимальную паузу, расплылся в издевательской усмешке.
— Я всегда на шаг впереди тебя, помни об этом!
То, как его перекосило, меня слегка утешило и притушило желание свернуть ему шею прямо там же, на крыльце княжеского дома.
В таком настроении, помню, я подошел к Луготе и, приняв поздравления, показал тому взглядом на посла Великого князя.
— Объясни кое-что нашему владимирскому гостю. Князя Ярослава мы примем, пусть так и передаст, но у самого боярина есть сутки, чтобы убраться из Твери. Не успеет, пусть пеняет на себя.
Тысяцкий, конечно, был уже в курсе ночных событий и, не задавая вопросов, просто кивнул.
— Сделаю, намест… — Не договорив, он покачал головой, но повторил. — Сделаю как просишь, консул!
Оставив воспоминания, поднимаю голову и вижу бегущего от открытых ворот старосту Ярему. Морда красная, торопится. Еще бы, хозяина не встретил, оплошал.
«Да куда ж ты так! — Смеюсь про себя. — Ноги сломаешь!»
Понимаю, моему управляющему сейчас не до начальства. Начало сентября, самая страда, он можно сказать спит на ходу. За эти полтора года население поселка увеличилось в пять раз, и избы новых поселенцев давно уже высыпали за стены острога. Теперь внутри стен жилых построек немного: мой терем, дом старосты Яремы и еще нескольких самых доверенных моих людей. А остальное — это достроенная в этом году деревянная церковь, казарма, конюшня да амбары. Добро надо беречь! Люди по тревоге сами прибегут прятаться, а вот товар сам не сможет. Его можно и не успеть спасти.
Так мне объяснял свою позицию Ярема, когда с весны начал выселять всех из острога. По меркам двадцать первого века с его лицемерным гуманизмом, логика выглядит людоедской, мол добро жалеешь, а людей нет. Может и так, но я спорить не стал. В этом времени логика другая. Здесь каждый существует на грани выживания, будет урожай — будем жить, а погибнет, так хоть подыхай. Так что тут мышление коллективное, и по-своему староста прав. При внезапном нападении может кто и не успеет в крепости спрятаться и погибнет по случайности, но это единицы, а вот ежели останемся без хлеба, то все сгинем с голодухи.