- Про Индию знает весь мир! - оборвал Асат-хан. - А если у вас не знают, то как же ты услыхал?
Окружавшие Асат-хана воздевали руки, заводили глаза: дивились непревзойденному уму повелителя. Афанасий покачал головой.
- Я человек бывалый, походил по свету. Но, видишь, и я всей правды не знал. Мне сказывали - торг в Индии богатый и купцов привечают. Выходит, солгали.
- Не суди раньше срока! - испытующе вглядываясь в Никитина, опять прервал его Асат-хан. - Я тебе не верю. Чем ты докажешь правоту слов своих?
Никитина осенило: "Охранная грамота!"
Сказал:
- Вели, хан, твоим воинам мою суму принести. Фирман* тебе покажу.
______________ * Фирман - здесь - охранная бумага.
Хан, казалось, был озадачен.
- Какой фирман?
- От правителей наших русских...
- Принести фирман! - сердито покосился на думных Асат-хан. - Ты что же? Послан сюда?
Никитин подумал: "Соврать? Наплести с три короба? Все равно, ведь, ни беса в русской грамоте не понимают. - Но тут же возразил себе: - Не гоже. Стоило бы обмануть чертей, да своя совесть дороже. Выйдет - испугался".
Он отрицательно мотнул головой.
- Никто не посылал меня. Сам пошел, на свой страх и риск.
- Один, так далеко? - улыбнулся с ехидцей Асат-хан.
- Зачем один? Везде товарищи находились. И в Мазендаране, и в Кашане...
- Ты шел через Персию?
- Да. До Гурмыза. Оттуда - плыл.
- Это мы знаем... Так как же твоя земля называется?
- Русь.
- Русь?.. Кто у вас султан?
- Мой край не мусульманский. На Руси не султаны - князья.
- Но они подчиняются халифу?
- Никому они не подчиняются. Своим умом живут.
- Халиф - наместник пророка!
- А князь - христов.
- Все равно! - назидательно сказал хан. - Халиф есть халиф, ему должны подчиняться все. Ведь у вас правители мусульмане?
- Зачем? - ответил Никитин. - Они у нас свои, русские. Православной, христианской веры.
Хан пожал плечами, советники его иронически улыбались.
- Это так же немыслимо, как лошадь в плуге! - засмеялся Асат-хан.
- А у нас на лошадях и пашут! - спокойно ответил Афанасий. - Это у вас на быках...
Асат-хан рассмеялся, закидывая бороду, сцепив руки на животе. Смеялись советники. Хихикал мальчик. Растянул рот до ушей писец. Оскалила зубы стража.
- Аллах свидетель... Аллах свидетель, что только это... и может... заставить меня... поверить!.. - еле выговорил Асат-хан. - Ну, а воюют... воюют... на коровах, а?
Хохотали все. Хохотали весело, смеясь над этим грязным, избитым, оборванным человеком, с таким серьезным видом говорящим явные глупости. Полоумный он или шут?
Мальчик-толстячок сделал пальцами рога, замычал, эта разобрало всех еще пуще.
Афанасий стоял спокойно, разглядывая гогочущих людей. Ну и олухи, прости господи! Чего ржут?
Наконец Асат-хан немного успокоился.
- Хорошо, - сказал он. - Хорошо. Пусть у вас пашут на конях. А дыни у вас растут не на деревьях?
- Нет. Дыни у нас не растут совсем, - ответил Афанасий. - Холодно у нас для них. Всякому растению свое нужно. При наших зимах ни арбуз, ни дыня не вынесут.
- Какие же это зимы?
- А вот когда снег идет, в шкуры звериные люди с головой укутываются, печи топят ежедень...
- Печи?
- Ну, очаг такой в доме складывают, греются возле него.
И опять все рассмеялись. Где слыхано дома нагревать? Куда тогда человеку от жары деваться?
- Удивительная, удивительная у вас земля! - произнес Асат-хан. - Все наоборот... Мужчины у вас не рожают ли?
- Ну, нет! - сказал Афанасий. - Вот у мусульман, слыхал я, грех такой случается, что мужика вместо жены держат. У нас за это убили бы.
Внезапно на площадке стало тихо. Асат-хан еще улыбался, но лица кой у кого из думных вытянулись, глаза забегали.
"Ох, кажись, на больную мозоль я им наступил! - подумал Афанасий. Пронеси, господи!"
На счастье, послышался цокот копыт, люди в беседке неестественно оживились. Прискакал воин, посланный за сумой.
Суму кинули Афанасию.
- Покажи фирман, - холодно оказал Асат-хан.
Афанасий порылся в барахлишке, достал из-под грязного исподнего бережно завернутую в холстинку, но уже изрядно потертую грамоту московского наместника князя Александра, протянул хану.
- Вот.
Грамоту принял писец, повертел, повернул вверх ногами, озадаченно сморщился.
- Дай сюда! - раздраженно прикрикнул Асат-хан.
Но и он только пялился на бумагу, как баран на новые ворота.
- Что же здесь написано? - недовольно спросил хан. - Что это за письмо?
- Письмо славянское, уставное, - объяснил Афанасий. - А написано ко всем князьям, мурзам, ханам, бекам, чтобы мне торговать не мешали, обид не чинили. И имя мое указано: Афанасий Никитин. Вон печать стоит. А дал грамоту русский князь.
Хан медленно скомкал грамоту, бросил к ногам Никитина.
- Выдумать можно многое. Не верю тебе. Не знаю ни твоей земли, ни твоих князей и знать их не хочу. Но ты сам признался, что ты христианин. Так?
- Так.
- Ты знаешь законы страны?
- Не знаю, хан.
- Все равно. Незнание закона - не оправдание. Должен был знать. А закон говорит: каждый неверный, если он ступил на землю султаната, должен принять веру пророка. Иначе его берут в рабство и обращают в ислам силой. Ты хорошо слышал?
- Помилуй, хан...
- Молчи. Ты слишком смел и дерзок, чтоб мы захотели лишиться такого человека. Мы любим смелых людей. Вот тебе мое слово: или примешь нашу веру, получишь жеребца и тысячу золотых, или будешь обращен силой, простишься с конем и станешь моим рабом, пока кто-нибудь за тебя тысячу золотых выкупа не даст. Смелые рабы мне тоже нужны. Понял?
- Шутишь, хан... - побледнев, но еще пытаясь улыбнуться, сказал Никитин. - Кто же за меня заплатит? Нет... За что же так? Ну, нельзя торговать - отдай коня, я уйду...
- Здесь не рынок и с тобой не торгуются! - отрезал Асат-хан. - Я все сказал. Эй, уведите неверного! Коня на конюшню. А за купцом следить... Слушай, ты, христианин... Четыре дня тебе сроку на размышление. В день поминовения пророка ты дашь мне ответ. Иди!
Страшные это были дни. Казалось, не успевает солнце взойти, как уже начинает клониться к закату. И что еще страшнее - этого никто не замечает. И все - прежнее. И холмы за городом, и грязь на дворе, и житейские разговоры вокруг.
Афанасий держался. Расспрашивал о стране, обедал в обычные часы, беседовал о погоде с Хасаном. Но ясно понимал, что положение его безнадежно. За ним следят. Бежать нельзя, да и не имеет смысла. Без денег и товара в чужой стране он погибнет.
А перейти в ислам - значит, отречься от родительской веры, не видать Олены, не сметь поглядеть в глаза дружку Сереге Копылову. Пакостник Микешин и тот плюнуть на тебя сможет. Отворотятся все до единого. Навсегда надо оставить мысль о возвращении на Русь. Для чего же ему тогда свой достаток и живот сохранять? Для кого жить? Чем жить? Оставалось одно - сопротивляться хану, и коли уж дойдет до последней беды, то подороже продать свою жизнь...
И вот истекает третий день. Завтра надо давать ответ Асат-хану. Завтра все решится.
...Афанасий, Музаффар и Хасан сидели в полутемной каморе подворья за трапезой. Дождь шумел. Слышались голоса соседей. Где-то за стенами, далеко, стонала вина* и тонкий голосок бродячей певицы жаловался на судьбу. Трапеза была обильная, стояло на скатерти и вино в лазоревом, с черными птицами на боках кувшине. Но его никто не пил.
______________ * Вина - индийский струнный музыкальный инструмент.
- Все же надо бежать! - отрывисто оказал туркмен.
- Куда? С чем? Да и не убежишь, поймают...
- У ворот стоит воин, - вздохнул Хасан.
- Покориться? - яростно оскалил зубы Музаффар.
- Тише.
- А что тише, ходжа? Все равно. Но если ты не хочешь принять нашей веры - это твое дело! - тогда беги! Воина убьем, всех порежу, кто помешает. Музаффар добро помнит, хорошего человека ценит, голову за него отдаст!
- Нет, Музаффар, этого я не хочу.
Музаффар ударил себя в грудь:
- Меня мать учила: оставь добрую память в сердце друга и если сумеешь все грехи аллах простит. А не сумеешь - ничем одного этого греха не искупишь. Вон, гони Хасана, а меня не трогай. Никуда не пойду.