– А что с миссис Трирз?
– Она все в том же состоянии.
Бертон запустил пальцы в волосы.
– Чем же это было вызвано?
– Мари ничего не говорит. Как мы считаем, у нее был очередной ночной кошмар или галлюцинация, и она принялась истошно кричать. Миссис Трирз проснулась и тоже стала вопить, Или, может быть, старая миссис закричала первой. Мы точно не знаем.
– Но ведь что-то послужило этому причиной?
– Возможно, Мари больна более серьезно, чем мы все полагаем. – Кэрри положила руку на плечо Бертона. – Вы хотите попробовать поговорить с ней?
– Конечно.
– Тогда вы должны знать еще кое-что.
Джизус понял, что плохие новости еще не кончились.
– Что еще?
– Доктор Фогрел собирается перевести Мари в клинику федерального института в Брендвиле. Он назначил конференцию на послезавтра.
– На основании чего?
– Потому что она представляет опасность для самой себя. Она ничего не помнит из прежней жизни и не сможет заботиться о себе, пока ее память не восстановится. После минувшей ночи ему не составит большого труда убедить в этом всех. – Кэрри выглядела крайне огорченной. Она понимала, как много Бертон сделал для этой пациентки.
– Спайк Томпсон не одобрит этого.
– Доктора Томпсона на следующей неделе не будет в городе. Заместителем назначен доктор Мидлер. Он не пойдет против доктора Фогрела.
– Кто адвокат Мари?
– Диген из юридической конторы.
Джис знал, что приглашение на конференцию адвоката, защищающего интересы пациента, обычная, вполне законная процедура. Он знал также, что в ситуации с Мари, не имеющей семьи или друзей, которые могли бы защитить ее права, и с общественным защитником, лишь формально знакомым со всеми деталями ее истории, шансы Мари избежать перевода были минимальны.
– Ей, должно быть, теперь кажется, что мы все враждебны по отношению к ней. И тот прогресс, которого добились, теперь не стоит и выеденного яйца, – сказал Бертон, ударяя по ладони кулаком.
– Если вы тоже сдадитесь, то не останется никого, кто боролся бы за эту девочку.
Джизус кивнул, но его лицо не выражало оптимизма.
– Отоприте мне, пожалуйста, девятую палату.
Кэрри одобрительно посмотрела на него.
– Если она будет сутки вести себя спокойно, Фогрел, возможно, переведет ее обратно в пятнадцатую.
Мари лежа считала отверстия в звукопоглощающей плитке на потолке. Она спрашивала себя, почему и потолок не обшит мягкой прокладкой. Все остальное было противоударным – пол, стены. Сюда помещали умалишенных. Ей еще повезло: на нее, по крайней мере, не надели смирительную рубашку. Она подозревала, что и до этого дойдет дело в том случае, если она снова выйдет из равновесия. Если кто-нибудь опять попытается убить ее, ей следует учесть, что смерть надо встретить спокойно.
Она все еще считала отверстия, когда услышала, как в замочной скважине повернулся ключ и дверь распахнулась. Ее преследователь приходил только по ночам, поэтому она на этот раз не испугалась.
– Мари?
Голос Джизуса заставил вздрогнуть. Мари внезапно охватило чувство стыда. Он не должен видеть ее в таком плачевном состоянии. Ей казалось, что человеческая сущность покинула ее окончательно. Духовно она была совершенно опустошена.
Однако остатки гордости еще сохранились. Мари постаралась собрать их в кулак.
– Я предложила бы вам стул, если бы он тут был.
Действие транквилизаторов, которыми накачали ее прошлой ночью, было на исходе. Голос звучал отчетливо. Она была рада, что хоть это у нее осталось.
– Мари, я ничего не знал об этой ночи. Как только мне стало известно, сразу пришел.
Она выкрикивала его имя снова, и снова, и снова. Как мог он не знать?
– Все в порядке, Джизус. У вас другие обязанности.
Она скорее почувствовала, чем увидела, что он стоит на коленях рядом с ней. Ее глаза все еще были обращены к потолку.
– Мари, что случилось?
– Я уверена, что в моей истории болезни все отражено.
– Я хотел бы услышать от вас.
– Я все время сбиваюсь, подсчитывая эти отверстия на потолке. Если они действительно хотят, чтобы пациенты здесь успокаивались, следовало выбрать плитку с симметрично расположенными дырками, иначе кто угодно выйдет из себя.
– Вы что, намерены шутить? – Бертон сел, скрестив ноги.
– Почему бы и нет? Это поможет убить время, пока кто-нибудь снова не соберется придушить меня.
Холодок пробежал по спине Джиса. Он не знал, то ли прижать ее к себе, то ли отшлепать за подобные шуточки. Ни того, ни другого он не сделал.
– Скажите мне, что произошло, – спокойно попросил он.
– Вам нужна неофициальная версия? То, во что не поверит никто? Прошлой ночью кто-то пытался убить меня. Это был человек из моих кошмаров. Он вошел в комнату в белом халате и хотел придушить меня подушкой. Когда я начала уже сдаваться, вдруг пронзительно завопила миссис Трирз. Думаю, его это спугнуло. Когда я снова смогла дышать, тоже закричала. Затем меня напичкали какими-то лекарствами, а когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в прекрасной, обитой мягкой тканью отдельной комнате.
Джизус был потрясен до глубины души. Пациенты часто считали, что кто-то пытается их убить, но Мари никогда раньше не проявляла никаких признаков паранойи. Она всегда четко могла отделить свои ночные кошмары от действительности.
– Прошлой ночью вы были уверены в этом. А как сейчас?
Мари почувствовала, что теряет самообладание. Она села и прямо взглянула на Бертона.
– Тот, кто оставил меня умирать на пустыре, мог сильно перепугаться, узнав, что я жива. Не правда ли, очень трудно поверить в то, что он вернулся закончить свою работу?
– Я уже думал об этом.
Тень надежды ободрила Мари. Джис не пытался разубедить ее в реальности того, что случилось. Он продолжал:
– Однако все двери запираются. У постоянного персонала есть, конечно, ключи, но кому-нибудь другому очень трудно завладеть ими. И, насколько я понимаю, никого постороннего во время вчерашней суматохи не было замечено.
– Никто и не пытался обратить на это внимание. – Мари подняла голову. – Я хотела объяснить, что произошло, но никто даже не собирался меня слушать.
– Я готов тебя выслушать.
– Да? Все здесь считают меня сумасшедшей. Никто не принял всерьез то, что я говорила. Проще решить, что это галлюцинация, чем допустить, что это могло действительно произойти. – Она предприняла большое усилие, чтобы продолжить говорить, и понизила голос. Лицо Бертона выражало большое душевное напряжение, но она не знала, понимает ли он ее переживания. – Послушайте, – начала она снова, – все, чего я сейчас хочу – это поскорее выбраться отсюда.
– Если вы не будете волноваться, то к вечеру вас переведут обратно в вашу палату. – Джис заметил, что при этих словах Мари побледнела.
– Я не хочу возвращаться в мою комнату. Он будет знать, где найти меня. Лучше я останусь здесь. По крайней мере, чтобы добраться сюда, понадобится два ключа.
Джизус мучительно сопереживал душевные терзания, но заставил свой голос звучать ровно.
– Вы ведь сказали, что стремитесь выбраться отсюда.
– Выбраться из госпиталя. Из города. Я хочу исчезнуть. Можете вы организовать это? – Она повернулась к нему и, молитвенно сложив ладони, посмотрела ему прямо в глаза. – Я никогда ни о чем не просила вас. – Ее голос сорвался, и глаза наполнились слезами. – Пожалуйста, помогите мне.
Джизусу удавалось сохранять самообладание, когда Мари была в ярости, но слез он вынести не мог. Потеряв власть над собой, он привлек ее к себе. Она была так нежна и хрупка и дрожала всем телом. Он гладил ее волосы и проклинал все то, что довело ее до такого отчаяния. Джис проклинал и себя за то, что не сумел сдержать порыв и свое тело, жарко отозвавшееся на близость к ней. Ее нежная грудь касалась его ладони, и, при всем усилии, он не мог не замечать этого. Джис ощущал сладкий тонкий аромат ее кожи. Он постарался, чтобы голос не выдал его чувств.