– Эллиот никогда не стал бы вредить нам, если бы мы не нашли пещеру с алмазами. И мы никогда не нашли бы пещеру, если бы я не услышала, что шептал мне голос на реке.
– Какой голос? – нахмурился Саймон.
– Не имеет значения. – Камелия закрыла альбом отца и отложила его, пытаясь разобраться в своих эмоциях. – Я просто пытаюсь сказать, что есть вещи, которые лучше не тревожить, Саймон. Ради чего, терзая землю, годами перекапывать участок? Чтобы вырвать экспонаты из родного дома, отправить через океан и поместить в английский музей, где их запрут в стеклянные ящики и выставят напоказ зевакам, которые не оценят их важность?
– Это на тебя не похоже, Камелия. Ты всегда верила в ценность распространения информации о прошлом.
– Тела и предметы положили в ту пещеру не для того, чтобы их вытащили и предъявили миру. Это погребальная камера, Саймон. Все, что в ней есть, начиная от похороненных там вождей до духов, их охраняющих, принадлежит Африке и африканцам. С моей стороны было бы неправильно извлекать их.
– А как же мечта твоего отца?
– Мой отец мечтал найти Могилу королей. Мы сделали это.
– Если ты не представишь археологическому сообществу доказательства, тебе никогда не поверят. Эту историю сочтут сильным преувеличением или чистым вымыслом.
– Я знаю. И мне больно думать, что работа моего отца никогда не будет оценена, хотя он всю жизнь стремился заслужить уважение коллег. Но если бы он был здесь, он согласился бы со мной. Мой отец любил археологию, Саймон, но Африку он любил больше. В конечном счете, он хотел сделать лучше для Африки, а не для своего имени.
Камелия изменилась, понял Саймон, тронутый и посрамленный ее зрелостью. Дело, которому она отдавала все свои мысли, каждый вздох, с тех пор как он увидел ее, растянувшуюся в мокрых юбках на полу его лаборатории, теперь ушло. И хотя печаль затуманивала ее взгляд, Саймон чувствовал, что Камелия примирилась с этим решением.
– Ты всегда сможешь добывать алмазы, – предложил он. – Вдали от могилы, конечно.
Она покачала головой:
– Я не буду разорять землю в поисках бесполезных камешков. Алмазы мне неинтересны, от них нет никакой пользы.
– Являясь самым твердым минералом на земле, они имеют определенную ценность, по крайней мере, с научной точки зрения, – возразил Саймон, – и, вероятно, будут иметь большое значение для науки и техники. Даже если я не смогу убедить тебя в этом, ты должна кое-что учесть. Эллиот отнес взятые у твоего отца алмазы в «Де Бирс». Компания об этом помалкивала, потому что надеялась купить у тебя землю. Но слухи об алмазах Пумулани все равно пойдут, это лишь вопрос времени. И как ты тогда остановишь добытчиков?
– Пумулани принадлежит мне. Я никому не позволю тут копать.
– Вот и прекрасно. Ты сможешь защитить его, если будешь держать постоянную охрану. Но где ты найдешь деньги, чтобы платить за это? И что случится с этим местом после твоей смерти?
– Я приму меры на этот случай, – не сдавалась Камелия.
– Даже если ты преуспеешь и защитишь землю на сто лет вперед, все равно будут пытаться копать здесь, – рассуждал Саймон. – Вопрос в том, насколько осторожно отнесутся к земле, как будут обращаться с рабочими, как используют полученную здесь прибыль.
– Не знаю. Я могу только отвечать за то, как сама отношусь к земле и людям, которые работают на меня. За других я отвечать не могу.
– Вот поэтому ты и должна сама заняться добычей. Подумай об этом, Камелия, – убеждал Саймон. – Прежде всего, ты сможешь разрабатывать землю так тщательно, как пожелаешь, сохранить все найденные предметы и держаться как можно дальше от могилы. Во-вторых, ты обеспечишь аборигенов работой и гарантируешь, что с ними будут хорошо обращаться и честно им платить. И в-третьих, ты сможешь использовать часть прибыли на благо африканцам.
«Это звучит убедительно», – размышляла Камелия. Она всегда презирала добывающие компании, потому что они в погоне за прибылью разрушали землю и нещадно эксплуатировали аборигенов. Но если бы она разрабатывала свою землю, все было бы по-другому. Землю копали бы тщательно и осторожно, сохраняя все свидетельства прошлого. Она относилась бы к рабочим честно и уважительно. И могла бы за счет прибыли помочь племенам, испытывающим нехватку продовольствия, подготовить их к встрече с новым миром, который стремительно надвигался на них. Можно построить школу. И даже маленькую больницу, на тот случай если силы горящих трав и шаманов будет недостаточно. Поиск алмазов в Пумулани вовсе не означает предательства всего того, во что она верила, поняла Камелия. Нет, если с его помощью можно улучшить жизнь хотя бы немногих африканцев.
Но даже при этом ей не хотелось браться за новое дело.
– Не знаю. – И бесцветным тоном она осторожно добавила: – Не уверена, что я здесь останусь.
Саймон, недоумевая, посмотрел на нее.
– Тебе не нужно жить на участке, если ты этого не хочешь. Подобрав хороших рабочих, которым доверяешь, и надежного управляющего, ты сможешь руководить работой из своего дома в Кейптауне.
– Я думаю перебраться несколько дальше.
– И куда же ты решила переехать? – выгнул бровь Саймон.
Камелия протяжно вздохнула:
– В Лондон.
– Почему? – изумленно округлил глаза Саймон.
«Потому что я не смогу жить здесь без тебя, – подумала она, почувствовав себя уязвимой и испугавшись собственных мыслей. – Все, что я буду делать, видеть, чувствовать, трогать, все будет по-другому, если тебя не будет со мной. И, если ты уедешь, а я останусь здесь, то до конца дней буду жить с разорванным пополам сердцем».
– Просто я хочу туда поехать. – Камелия надеялась, что Саймон будет доволен, что она поедет в Лондон вместе с ним. Но его эта новость ошарашила. – Это настолько странно?
– Для большинства женщин, вероятно, нет, – пожал плечами Саймон. – Но для тебя, презирающей Лондон и всем сердцем любящей Африку, – да.
– Я научусь любить Лондон.
– Сомневаюсь. Но даже если это правда, с какой стати ты хочешь переехать, если все важное для тебя находится здесь?
– Потому что не все важное для меня здесь. Кое-что чрезвычайно важное останется в Лондоне.
– И что же это?
Камелия посмотрела на Саймона и, собрав все свое мужество, прошептала:
– Ты.
Саймон изумленно смотрел на нее.
А потом, к глубокому возмущению Камелии, рассмеялся. Харриет слетела с его трясущегося плеча, сердито захлопав серыми крыльями.
– Я не еду в Лондон, Камелия, – наконец выговорил сквозь смех Саймон.
Она оцепенело смотрела на него.
– Не едешь?
– Ну, если ты едешь, то и мне придется, но думаю, это будет короткий визит. Моим родственникам не терпится познакомиться с тобой, особенно после историй о тебе, которые они, без сомнения, услышали от Дорин, Юнис и Джека. Но пообещай, что мы возьмем с собой Руперта. Мой маленький брат Байрон не простит мне, если мы этого не сделаем. Он пытается убедить Женевьеву, что змея – прекрасное домашнее животное.
– Но я собралась в Лондон из-за тебя, – возразила Камелия. – Бадрани сказал, что ты складываешь вещи. Он сказал, что они с Сенве проводят тебя и Оливера в Кимберли, откуда вы сегодня на поезде отправитесь в Кейптаун.
– Да, но если вы оба будете тут сидеть и болтать вздор, день пройдет, и я опоздаю на поезд, – сурово сказал подошедший Оливер.
– Лучше вам уехать завтра, – настаивал, неторопливо приближаясь, Зареб. – Я еще не приготовил вам червячков мопани.
– Такой причины задержаться я никогда не слышал, Оливер, – язвительно заметил Саймон, которого позабавило отвращение на лице старого шотландца, и помог Камелии подняться.