— Уже одиннадцать лет, как Роберт умер.
— Ясно.
Рон вопросительно взглянул, но промолчал. Не склонный к откровенности сам, он не требовал ее и от других.
— В больнице, когда до нас наконец дошло, что все кончено, я не выдержала. То билась в истерике, то впадала в тяжелую депрессию и проклинала всех: Бога, врачей и даже Роберта за то, что он не хотел ребенка. А Роберт держался, как скала — спокойный, все понимающий, и старался помочь.
— Наверное, неплохо, когда рядом такой человек.
— Да, но мне было нужно совсем другое. Я ждала, чтобы он страдал — так же, как и я. Чтобы его тоже душили боль и ярость. Но этого не было, и тогда я стала обвинять Роберта в равнодушии и даже в том, что он… втайне радуется смерти малышки.
Джейн остановилась, чтобы перевести дыхание.
— Он не приехал за мной, чтобы забрать домой из больницы. Я долго ждала, потом вызвала такси. Войдя в нашу квартиру, я нашла его в детской, рухнувшим на кроватку. Он… Он застрелился. — Она вновь перевела дыхание и попробовала улыбнуться: — До сих пор меня тошнит от запаха свежей краски.
Рон внимательно разглядывал свою руку.
— А меня — от запаха медицинского спирта, — сказал он. — Сразу кажется, будто я снова лежу пластом на больничной койке, проклиная Господа, весь свет и себя самого. Есть вещи, которые лучше навсегда забыть.
— Это как раз труднее всего, — прошептала Джейн. — Такие воспоминания подстерегают, где бы ты ни был, что бы ни делал.
Рон удивленно посмотрел на нее.
— Но ведь это и есть твоя работа — прогонять призраки прошлого!
— В каком-то смысле, да.
— Почему же ты не помогла себе?
— Я помогла. Но потребовалось почти два года, чтобы я перестала просыпаться каждое утро в слезах. Просто однажды я поняла, что устала он жалости к себе и от тоски по не сбывшимся мечтам. И тогда я решила посвятить себя работе с детьми.
Он чуть заметно улыбнулся.
— Что ж, логично.
— Да, но это не значит, что я себе все простила. — Джейн опустила глаза. — То, что я наговорила Роберту, было ужасно. Он этого не заслуживал. — В ее глазах отразилась давняя острая боль. — Он так меня любил…
Рону стало неловко, как всегда, когда кто-нибудь упоминал при нем о любви.
— Если он так сильно любил тебя, то почему заставил увидеть весь этот кошмар?
Джейн едва не задохнулась.
— Твои слова ужасны!
Он пожал плечами.
— Возможно, но, по-моему, твой муж хотел, чтобы ты почувствовала себя виноватой.
— Нет, нет! Роберт был очень раним, и мне следовало понять, как сильно он страдает. Я должна была, подумать о нем.
— Вот как? Но ведь он-то о тебе не подумал, скорее даже предал тебя.
— Ну, что ты! Ты не представляешь, как он обо мне заботился, как поддерживал!
Рон покачал головой.
— Если бы он по-настоящему любил тебя, то никогда не оставил бы одну.
Она собиралась возразить, но в его словах действительно была доля правды, о которой она прежде просто не хотела знать. Чтобы отвлечься от мыслей о себе, Джейн деловито спросила:
— Ты когда-нибудь помышлял о самоубийстве?
От неожиданности Рон на секунду оцепенел, а потом ответил:
— Да. И не раз, черт возьми.
— Когда тебя покинула жена?
Его лицо окаменело.
— Ну, в общем, да.
— И что тебя остановило?
— Выйти из игры, когда тебе худо, значит проиграть, а этого я не мог допустить.
Как поразительны отвага и сила духа этого человека, думала Джейн. Рон — победитель, и останется им всегда. Он не прятался от боли, а боролся с ней. Как и многие ее пациенты. Как она сама уже долгие годы.
Джейн даже зажмурилась от неожиданного гнева. Рон был прав. Она любила Роберта и никогда бы не бросила его столь чудовищным образом.
— Я… никогда не думала, что Роберт сдался или предал меня. Хотя, в каком-то смысле… это так. — Признаваться в этом было мучительно.
Рон вдруг взял ее за руку. Его теплая, крепкая, надежная ладонь успокаивала и вселяла уверенность.
— Не ты приставила пистолет к виску мужа. Не ты спустила курок. И вряд ли твои слова могли что-либо изменить. Я тебе советую — вспоминай об этом всегда, когда тебя начинает терзать чувство вины.
— Спасибо… спасибо тебе.
Чувство вины не исчезло, но, странно, оно уже не было таким невыносимым, как прежде.
Рон опустил взгляд на их сплетенные руки.
— Знаешь… Мне так жаль твою дочь…
— Мне тоже.
— Неудивительно, что ты так привязалась к Габи.
— Да, она напомнила мне дочку, но, конечно же… не заменит ее.
— Никогда?
— Нет. Габи — это Габи. Полноправная маленькая личность. И еще, — добавила она мягко. — Это твоя дочь.