Сиенна идет впереди, покачивая худенькими бедрами. Айзек – справа, чуть позади, смеется над ее шуткой.
И тут я замечаю на противоположной стороне улицы парня в толстовке. Идет из клуба? Я снова закусываю нижнюю губу. Я всегда так делаю, когда нервничаю. После смерти родителей я чуть не отгрызла ее к чертям собачьим.
– Тебе не тесновато, Лайл? – усмехается Чейс.
– А? – Оглядываюсь и вижу, что он сошел на проезжую часть, а я иду по тротуару одна. – Ой…
Он хочет еще что-то добавить, и в этот момент раздается громкий хлопок. Чейс хватает меня, я же, наоборот, выкручиваюсь из его рук, пытаясь найти источник шума. Улицу затягивает алый дым.
– Боже, – со смехом выдыхает Чейс. – Неплохо, я аж подскочил!
Сиенна и Айзек хлопают, я же стою, словно окаменев, и провожаю взглядом тающую во мраке темную фигуру в толстовке. Дым тоже медленно розовеет, бледнеет и тает в ночном воздухе.
– Что это было? – спрашиваю я.
– Всего-навсего дымовая шашка, – отвечает Чейс. – Ничего трюк. Но я на его месте швырнул бы ее, когда вокруг народу побольше.
– Ага, – поддакивает Айзек. – Если все в этом году намерены разыгрывать друг друга, надо бы и нам заморочиться.
– Если не можешь победить бесчинство, надо его возглавить? – ухмыляется Чейс.
Я хмуро смотрю вслед неизвестному. Он уже очень далеко ушел.
Наверное.
Мы заваливаемся в гостиную и падаем на диваны. Чейс усаживается рядом со мной на софу, Шарлотта, Сиенна и Айзек занимают диван.
– Хочешь поговорить? – спрашивает Чейс, придвигаясь ближе.
– О чем? – Я, глядя на него, откидываюсь на спинку софы.
– О том, почему ты так нервничаешь. Я все заметил, Лайла. Я всегда все замечаю.
Всегда?
– Никак не могу выбросить из головы эти записки. Выпивку. Граффити. Дымовую шашку. Слишком много всего сразу.
– В прошлом году тоже были граффити и дымовые шашки, – замечает он.
– Да, но в тот раз все было по отдельности. А сейчас на стене написано то же самое, что и в записке. Это не может быть совпадением, разве ты не видишь?
– Может, и нет. Но я все же думаю, что кто-то пытается его подколоть. Пожалуйста, хоть из-за этого не грузись. С твоей… чувствительностью.
– Я в порядке.
В подтверждение выдавливаю из себя улыбку, хотя на самом деле хочется завизжать на Чейса, чтобы прекратил так холодно и рационально говорить о вещах, которые пугают меня до смерти, и не приплетал чуть что моих родителей. С тех пор как мы познакомились, он несколько раз спрашивал меня о родителях, но я не люблю распространяться о том, что с ними произошло, и он с уважением относится к моему нежеланию обсуждать это. А я просто не могу говорить. Мне понадобилось очень много времени, чтобы вернуться к нормальной жизни и перестать задыхаться от одного упоминания о них. И я не хочу возвращаться в прошлое, мне слишком тяжело, тогда я думала, что просто не переживу все это. К тому же не все разговоры – пусть даже многочасовые беседы с психологом – лечат. Я не хочу об этом говорить, наоборот, хочу забыть, каково это – до смерти тосковать по кому-то.
– Меня теперь вообще ничто не прошибет, – говорю я окрепшим голосом.
Чейс подталкивает меня плечом и улыбается:
– Рад слышать.
– Слушайте, а может, все-таки позвонить в полицию и рассказать о том, что случилось? – спрашивает Сиенна, помахивая фотографией и письмом.
После ухода Сонни фотография осталась валяться на столе, и ее прихватила Сиенна. Не взяла бы она, взяла бы я. И письмо из мусорки, куда его выбросил Сонни, вытащила тоже Сиенна. Хорошо, что оно не провалилось куда-нибудь вглубь.
– Да, – поддерживаю я. – Нужно позвонить в полицию.
– Они все равно ничем не помогут. Ну, то есть… а что можно сделать в такой ситуации? – спрашивает Чейс.
– Найти отпечатки пальцев? Должны же были остаться какие-то следы, кроме наших. Ты что, полицейские сериалы не смотрел? Даже если это шутка, Сонни имеет право знать, кто так пошутил, а полицейские должны поставить этого типа на место.
– Да, жалко, что мы не знаем, кто это устроил. У меня есть отличная идея для шуточной мести, – говорит Айзек. – Можно купить жуков в зоомагазине, ну, тех, которыми кормят ящериц, и запустить в его комнату.
Я представляю, как по моей коже ползают жуки, и меня передергивает.
– Поскорее бы этот праздник закончился, – ворчу я.