Твое тепло
Валентина Нурисламова
И захотел бог Балиор сотворить то, чего раньше не было. И сотворил он землю. И взрастил на земле деревья и травы. И населил ее животными разных обличий.
Долго любовался бог Балиор на творение рук своих. А как прискучило, создал существо по образу и подобию собственному, которое назвал человеком. И так понравилось Балиору последнее творение, что позвал он богиню Феминию взглянуть.
И посмотрела богиня, и покачала головой: одиноко и холодно было человеку в огромном мире. И тогда создала Феминия существо по своему образу и подобию, и поселила его в мире, сотворенном Балиором.
И стало с тех пор два человека. Подобный Балиору назван был мужчиной, а подобный Феминии - женщиной.
Священные откровения.
Ветер ворвался в узкие оконные створы, прошелся по просторному залу храма Балиора, заставив зябко задрожать язычки десятков свечей, и притаился под высоким сводчатым потолком.
- Муж Карн, изменял ли ты своей жене Люсии? - Голос старшего храмовника Марта был сух и беспристрастен.
- Нет, святой брат! - Немолодой мужчина в несвежей одежде ремесленника с жесткой рыжей щетиной на лице и красными мешками под глазами рьяно замотал головой.
- Ложь. - Словно молот ударил по наковальне.
Старший храмовник постучал пальцами по подлокотнику кресла.
- Муж Карн, оскорблял ли ты свою жену Люсию?
- Нет, святой брат. - Глаза ремесленника чуть затравлено зыркнули в темный угол по левую сторону кресла храмовника.
- Ложь, - вновь донеслось оттуда.
Осмелевшие в безветрии огоньки потянулись вверх, подросли, заставляя тьму поредеть, высветили недвижный силуэт за высокой спинкой кресла.
- Муж Карн, бил ли ты свою жену Люсию?
- Нет, святой брат... - Ремесленник недобро скривился, но будто стыдливо опустил голову.
- Ложь.
Март неодобрительно покачал головой и кивнул храмовым стражам. Те отвели допрашиваемого в сторону, а на место его поставили женщину. Была она русоволосой, не полной и не худой, в простом платье, какие носят небогатые горожанки; из-за низко опущенной головы не разобрать лица.
- Жена Люсия, - вновь завел храмовник свою речь, - всегда ли ты преданно служила своему мужу Карну, исполняла все его приказания?
- Да, святой брат, - тихо ответила женщина.
- Правда, - донеслось из темноты.
Ремесленник звучно скрипнул зубами.
- Жена Люсия, всегда ли ты говорила о своем муже Карне лишь хорошее?
Женщина на мгновение приподняла глаза:
- Да.
И эхом отозвалось:
- Правда.
Март задумчиво потер морщинистый подбородок сухими пальцами.
- Жена Люсия, всегда ли ты была верна своему мужу Карну?
На сей раз женщина глаз не поднимала, а голова ее опускалась все ниже и ниже. Повисло молчание.
Тон старика, восседавшего в кресле, стал жестче:
- Отвечай, жена Люсия, всегда ли ты...
Всхлип.
- Жена Люсия! - в голосе храмовника звякнул металл.
Еще всхлип. И еще. И прорвавшийся, словно плотина, поток не сдерживаемых больше рыданий.
- Это не моя вина... Он сам... Пьян был... Не хотела я!.. А он... прямо на полу... Ударил, руки завернул... Он...
- Кто он? - придав голосу прежнее бесстрастие, спросил Март.
- Пресветлая Феминия... - едва слышно проронила женщина.
- Это еще что?! - взвился старший храмовник. - Грех поминать это имя пред ликом Балиора! Тридцать раз прочтешь молитву о прощении после вынесения приговора. А теперь отвечай на вопрос: кто был этот мужчина?
Люсия сглотнула слезы и выдавила:
- Деверь мой, мужа брат.
Старик выжидающе покосился через левое плечо:
- Ну?
- Правда, - в очередной раз донеслось оттуда.
Женщина погружалась в истерику, тонула в ней, захлебывалась слезами и беспомощно глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыбка. Задрожав всем телом, она начала оседать на каменный пол.
Март кивнул, и храмовые стражи под руки отвели ее в сторону.
Ветер снова разгулялся, зашевелил успокоившиеся было огоньки свечей.
Старик откинулся на спинку кресла, принял удобную позу и заговорил:
- Заседание храмового суда окончено. Храмовый суд выносит свой приговор. - Он выдержал положенную паузу и продолжил: - Жену Люсию признать виновной во грехе перед мужем ее Карном. Мужа Карна через грех жены его Люсии считать очищенным и оправдать. Назначить наказание в соответствии с законом Балиора для жен, совершивших самый тяжкий грех. Двенадцать плетей от руки мужа ее, Карна. Наказание привести в исполнение завтра в полдень на храмовой площади. До исполнения наказания жена Люсия будет содержаться в подвалах храма Балиора.
Старший храмовник небрежно махнул рукой. Одна пара стражей выпроводила ремесленника за дверь, пообещав зайти к нему домой перед полуднем и препроводить к месту исполнения приговора. Другая повела Люсию к одной из дверей, ведущих во внутренние помещения храма. Многочисленные лики Балиора на стенах, отрисованного в моменты покарания грешников и грешниц, проводили их недвижным взглядом.
- Интересно, забьет он жену или пожалеет? - задумчиво спросил Март, как только захлопнулась дверь за женщиной и ее конвоирами.
- Забьет, - покачал головой один из стражей, сопровождавших ремесленника. - Таким только дай плеть в руки... Какой благодетель вообще додумался на этого ремесленника пожаловаться?! Отлупил бы он свою Люсию дома и успокоился. А теперь...
- Хах! Забьет! А кто ему портки грязные стирать будет?! - фыркнул другой. - Отведет маленько душу - и все. Через пару деньков жена оклемается.
- А ты что думаешь, Алан? - Март обратился к стоящему позади кресла.
- Сквозь слепой огонь пробиваются липкие сполохи. Если завтра будет бить по-настоящему, то лишь чтобы выслужиться перед храмовым судом за свое оправдание и доказать знакомым свою чистоту перед Балиором.
- Нашел чем подтверждать, - вздохнул первый страж.
Март задумчиво потер подбородок и энергичным, несвойственным для людей его возраста движением, встал с кресла.
- Что ж, - сказал он, - хорошо поработали - пора хорошо отдохнуть. Пойдемте-ка отужинаем - и по опочивальням.
* * *
Холод.
Стены каменные. Пол каменный. Потолок каменный.
На улице ночь осенняя, холодная. Ветер рвет, выстуживает. И дождь пошел. Мелкий, острый, капли - как льдинки.
Постель холодная. Не в прок пуховый матрас и шерстяное одеяло.
Холодно.
Тело не дрожит, оно почти и не мерзнет. Холод проник куда глубже, поселился там, пустил корни и вьет, вьет из упругих жгутов плотное гнездо.
Алан потянулся к пламени горящей свечи.
Отпустило самую малость. Но все же легче.
Не надолго.
Холод вновь смыкает когти, усиливает хватку. Он терзает что-то внутри, совсем-совсем внутри. Наверно, это у людей называется душой...
А у Алана есть душа?
Храмовники говорят - нет.
Тогда что сейчас так мучается?
Он вновь потянулся к пламени.
Бесполезно. Это не то тепло. Не то...
Алан потянулся дальше, сквозь холодные каменные стены, сквозь пустые ночные коридоры, сквозь железные двери храмовых келий, запертые на засов с внутренней стороны.
Пахнуло потливым жаром, потекло мерное тепло, обдало нервным холодком. Здесь стражи играли в кости. Запрещенная в общем-то игра. Но главное, чтоб храмовники не прознали, а с Балиором на том свете и за большее рассчитываться станут.
Алан впитал, всосал в себя и этот жар, и это тепло, и даже холодок. Такой холод - другой, он - разновидность тепла, он тоже греет. Потому что источник его - человек.