Федор попятился и Собиратель вышел из-за уступа. В одной его руке был зажат раскрытый портсигар, в другой — раскрытая наваха.
— Пошел вон, или я убью тебя! — выкрикнул Данилов, испугавшись слабости своего голоса. Ночами в его фантазиях он звучал совершенно иначе.
В отличие от хриплого прокуренного голоса Собирателя Гретшома, продолжавшего свой монолог, несмотря на выкрики создателя.
— С одной стороны, персонаж всем обязан своему автору. Каждой минутой жизни, существования, поступками, словами, умениями…. С другой стороны, неужели автор ничем не обязан своему персонажу? Особенно, когда считает того реальным…
— Сдохни, сволочь! Ты картонный персонаж, отклоненный в четырех издательствах! Таких как ты вообще не бывает! Молодые авторы не умеют прописывать злодеев, гнида! В тебе нет ничего настоящего!
— Ну зачем же ты так оскорбляешь меня, милорд? — в два гигантских шага Собиратель оказался очень близко. — И даже это ты не посчитаешь реальным?
Воздух взвизгнул, рассеченный навахой, а Федор схватился за окровавленное бедро, взвыв от жгучей боли. Едва не упал со скалы, но успел отпрыгнуть от края. Гретшом замер на месте, рассматривая писателя из-под полей своей черной шляпы. В его глазах веселились дьяволы.
— Конечно, я в твоей власти. Во всяком случае, был, — Собиратель облизнул потрескавшиеся губы. — Но и ты не должен забывать, что в случае трагической гибели автора продажи его произведений могут резко подскочить в объемах…
И он снова улыбнулся, как тогда, в комнате. Зубастый оскал, расколовший морщинистую дыню его головы едва ли не пополам.
Федор взвыл, вскидывая голову к пастельным небесам. Взвыл не от боли и не от хлещущей по ноге крови, но от злости. Завопил яростно и громко, заставив отшатнутся даже Собирателя. Он осознал ловушку, и в этот же миг понял, что лишь в его собственных силах покинуть вершину скалы. Живым.
— Хочешь моей крови, убийца?
Данилов рассматривал удивленные глаза Собирателя поверх револьверного ствола. Теперь это была не иллюзия — кисть писателя отягощал тяжелый металл армейского револьвера. С натугой взводя курок, Федор оскалился, понимая, что в этот момент похож на Гретшома, как зеркальное отражение.
— Ты ее не получишь, сука!
И выстрелил ровно за мгновение до того, как Собиратель ожившим пугалом бросился к нему, вскидывая наваху. Руку дернуло, отвело в сторону, в воздухе повисло облако порохового дыма, тут же сметенное порывом ветра.
Федор целил в голову, но с непривычки попал в грудь. Слава Богу, что вообще попал… Долговязый Собиратель замер, словно зацепился штаниной за крюк, а затем рухнул навзничь, ударившись плечом о центральный камень площадки.
Данилов вновь взвел курок.
— Мы не в рассказе Кинга, падаль. А в жизни не бывает так, чтобы персонажи убивали своих авторов…
Он прицелился в голову умирающего Собирателя. Совсем близко.
В это мгновение за его спиной скользнула угловатая тень, и молодой Гретшом, которому предстояло стать Собирателем только во второй книге, навис над плечом. Молодой Гретшом, нерешительный и слабый духом. Данилов закрыл глаза.
Рассекая воздух, сверкнула наваха, чей клинок еще не был испорчен зарубками или кровавой ржой.
Помогая раненому двойнику подняться, молодой Собиратель молчал. Перешагнув через труп своего создателя, убийцы побрели к спуску с горы.
Скандал был страшный. Милиция долго качала голосами, обсуждая, что такой странный способ самоубийства мог выбрать только творческий человек. Тьфу, писатель, тоже мне… Ладно, когда вены в теплой ванне полосуют, но чтобы самому себе горло вскрыть от уха до уха… Жуть. Версия убийства не рассматривалась. Жена Данилова, в это время проживавшая в его квартире, находилась в состоянии полнейшего шока, а ее отпечатков на орудии самоубийства не обнаружили. Оружие это, кстати — странного вида складной нож — сразу увезли на все мыслимые экспертизы. Оказалось, что представляет историческую ценность…
Друзья потом рассказывали следователю, что дело, скорее всего, в ней. Мол, любил он ее страшно, а она ему взаимностью не отвечала. Ни когда вместе жили после свадьбы, ни сейчас. Да, еще и выпивал, немало подчас, вот и скатился. Эх… Славный был человек, талантливый.
Жесткий диск свой из компьютера, на котором книги хранились, жене завещал. Ну а как еще назвать такой поступок, если не завещанием, когда Анастасия Данилова обнаружила в шкафу компьютерный винчестер, завернутый в свой самый эротичный лифчик?
Шумиха успокоилась, друзья пили водку, а подруги плакали.