— Ах, так вот в чем дело. Хочешь развестись? Знаешь, это можно сделать гораздо проще, не подкладывая под меня своих подружек.
Она приблизилась к нему.
— Мартин, почему ты дал ей свой номер телефона? Ты ведь собирался с ней переспать?
— Нет, и в мыслях не было. Я сделал это из вежливости. Она бы все равно не позвонила.
— Знаешь, Джейн от тебя без ума. Потому и проболталась. Ненавижу ее за это.
Мартин поставил пиво и поднялся. Клаудия сделала несколько шагов назад и распустила волосы. Мартин давно перестал находить ее сексуальной в деловой одежде, в особенности что на выходных она теперь одевалась практически так же, как в будни, отдавая предпочтение элегантным, но удобным консервативным нарядам.
— Неужели у нас все настолько плохо? Если это и вправду так, тогда нам действительно не стоит оставаться вместе.
— Мартин, — сказала она уже более мягко, — может быть, ты мне просто объяснишь, в чем дело? Может, если ты будешь со мной откровеннее, то мы сможем во всем разобраться?
— В каком смысле откровеннее?
— В смысле других женщин.
— Да нет никаких других женщин. Больше нет. А о тех, что были, я обо всех рассказал. Можно подумать, у тебя нет Клайва.
— С Клайвом я не сплю.
— Уже не спишь, но ведь спала. А мы с тобой тогда уже встречались.
— Но и ты мне не был верен. Это чувствовалось тогда, это чувствуется и сейчас.
— Клаудия, поверь мне, все не так. Я ни с кем больше не спал с тех пор, как мы с тобой закончили совместный курс психотерапии.
— Может, не помешало бы пройти его снова.
— Зачем? Все это в прошлом, Слушай, глупо обижаться из-за того, что произошло вчера. Ты все обо мне знаешь. Ты знаешь, где я бываю днем, знаешь, с кем выпиваю по вечерам, ты даже знаешь, в какие клубы я хожу, когда…
— Когда тебе хочется снять телку.
— Когда я хочу побыть один. Клаудия, ну нельзя же ходить друг за другом по пятам.
Она села напротив него. Он попытался изобразить улыбку, чтобы скрыть, насколько ему хреново. Мартин знал, что ей хочется бросить все к чертям не меньше, чем ему самому, и не переставал удивляться, сколько сил тем не менее она тратит, чтобы сохранить этот брак.
Мартин познакомился с Клаудией, когда ей было двадцать пять. Тогда они оба не слишком-то стремились обзавестись семьей. Мартину казалось, что сам он не очень изменился за последние десять лет, в то время как личность Клаудии претерпела несколько коренных изменений, вызванных существенными переменами в ее жизни. Первой большой переменой было то, что они решили не спать с кем попало и сделать свои отношения моногамными. Раньше Клаудия была активной тусовщицей, но, в отличие от многих любителей наркоты из его знакомых, ей потребовалось аж несколько лет, чтобы, наконец-то, поддавшись панике, перейти с экстази на кокс. Мартин никогда не увлекался наркотой всерьез и, перепробовав всего понемногу, пропускал дорожку-другую по особым случаям, поэтому он обрадовался, когда Клаудия перешла на выпивку и таблетки. Потом, когда они стали жить вместе, она отказалась от таблеток и стала меньше пить. Пару месяцев спустя она решила, что надо прекращать прыгать с места на место, и решила заняться своей карьерой в аукционном доме «Кристиз». После их помолвки ее поведение стало практически безупречным, а после свадьбы она и вовсе начала появляться только на самых важных тусовках. Мартин заподозрил, что она готовится к тому, чтобы стать матерью, но он панически боялся, что ей всерьез захочется завести ребенка, и менял тему разговора всякий раз, когда ему казалось, что она клонит к этому.
Все эти перемены сделали ее настолько непохожей на ту Клаудию, в которую он влюбился, что порой было даже трудно представить, что когда-то она тоже любила повеселиться. Мир глянцевых журналов проповедует постоянную гонку за удовольствиями, в Европе и в Америке многие пали ее жертвами, но было время, когда даже среди журналистской братии Клаудия отличалась особенным размахом своих ночных похождений. Круг общения у нее было соответствующий, и в те дни по сравнению с ней он вел тихую и спокойную жизнь. Он и тогда тусовался с Ленни и Наоми и их чокнутой компанией, но, что удивительно, в их среде все четко регулировалось. Всякий, кто брал слишком решительный курс на саморазрушение, постепенно и почти незаметно изгонялся из их круга, чтобы остальные могли еще какое-то время ходить по лезвию бритвы, не опасаясь стать свидетелями похорон одного из своих друзей. И порой такие изгои действительно умирали, но к тому времени их телефоны уже давно исчезали из записной книжки Наоми.