Твои глаза — моя погибель
Всякий раз, видя Мейду, Пэм Джонатан удивлялась. Ее поражало и даже интриговало несоответствие между тем, как эта девушка выглядит и как разговаривает.
Изумление возникло практически с первого момента, когда Мейда Фетчер появилась на актерских курсах. Хотя справедливости ради нужно отметить, что тогда, почти полгода назад, она одевалась значительно... не скромнее, нет, здесь это слово неуместно... дешевле, вот! Но все вещи ей шли и фигуру подчеркивали почти идеально. Почти — потому что мало приобрести красивую одежку, нужно еще уметь ее носить.
Мейда не умела. То есть сейчас, выслушав множество подсказок Пэм, она уже начала приближаться к тому состоянию, которое называется «комар носа не подточит», правда лишь внешне. Над своим, так сказать, внутренним содержимым ей еще предстояло работать и работать.
Впрочем, еще неизвестно, будет ли успех, не единожды думала Пэм. Потому что если с некоторых пор смотреть на Мейду стало еще приятнее, чем прежде, то слушать ее, мягко говоря, не хотелось. Во всяком случае, человеку, который ценит в собеседнике хорошее владение родным языком — хотя бы им! — ну и интеллект, разумеется, тоже.
Так что, если бы Мейда не платила Пэм, та с ней не общалась бы. Тем более в свое свободное время. Правда, до этого они регулярно виделись на курсах, но то другое дело — работа есть работа. А вне классов — нет уж, спасибо. Вернее, пожалуйста, но только за плату, причем хорошую.
Мейда платила хорошо.
И откуда только деньги? Вопрос, вопрос...
Впрочем, Пэм старалась отмахиваться от подобных мыслей. Ее ли дело, где Мейда берет средства для оплаты своего обучения? Сама Пэм зарабатывает деньги честно, и на том конец. Точка. Остальное ее не касается.
Но что интересно, в последние месяца полтора Мейда стала одеваться хоть все так же нескромно, но гораздо дороже. Каждое ее платье, блузка или юбка были, что называется, с иголочки. Даже джинсы — и те сидели так, будто шились по специальному заказу.
Посмотришь на нее — картинка!
Но лишь до той минуты, пока она не раскроет пухлые, подведенные блестящей помадой губы и не заговорит. При первых же звуках простецкого хрипловатого голоса очарование Мейды сильно сдает, поэтому физиономия ее вольного или невольного собеседника удивленно вытягивается, а сам он начинает приглядываться к своей визави внимательнее.
Подобное зрелище Пэм наблюдала неоднократно. Да что там — и сама в свое время прошла описанные выше стадии знакомства с Мейдой.
Однако, голос еще полбеды. Гораздо хуже было то, что Мейда говорила. Просторечные выражения мешались у нее со школьным сленгом, и все это цементировалось употребляемыми для связки междометиями, часто не совсем цензурного характера, а порой и совсем нецензурного.
Словом, Мейда относилась к той категории молодежи, представителям которой адресован совет: промолчи — глядишь, и за умного сойдешь.
Но чтобы воспользоваться подобным советом, тоже нужна хотя бы малая толика ума. Поэтому Мейда не молчала. Ее сообразительности хватало в основном на то, чтобы выбрать из моря предлагаемой в магазинах одежды ту, которая подходит ей больше всего, да потом еще сделать соответственный макияж.
Однако кое-как Мейда все же соображала, и проявлялось это в том, что она почти не отвергала рекомендаций Пэм. В противном случае ее внешний вид был бы просто кричащим. Ведь Мейда обожала, чтобы все в ней было чуточку чересчур.
Тут ей подыгрывала сама природа. Мейда была стройная, но ростом чуть ниже, чем следовало бы. Бедра у нее слегка широковаты, поэтому немного не вписываются в условные стандарты такого киношного города, как Лос-Анджелес. Личико миловидное, хотя подбородок тяжеловат. Зато талия тонкая. Прочие же мелкие недостатки — а кто из нас идеален? — с лихвой компенсирует роскошная полная грудь, а также ниспадающие до самой талии кудри цвета позолоченной вечерним солнцем пшеницы. Да еще глаза того пронзительно-синего оттенка, какой бывает у васильков, выглядывающих из волн спелых налитых колосьев.
Именно грудь Мейда подчеркивала больше всего. Талии тоже уделяла внимание, но, так сказать, в сторону уменьшения. Грудь же всячески выпячивала — в прямом и переносном смысле. Пэм стоило немалых усилий убедить ее расстегивать на блузках только две верхние пуговицы, потому что три — явный перебор.
— Иначе твоя прелестная парочка просто вывалится в один прекрасный момент наружу, — говорила Пэм, указывая взглядом на объемистый бюст Мейды.
— Да... — мечтательно вздыхала та. — Представляю, как все выкатили бы шары!
— Удивились бы, — машинально переводила Пэм это высказывание на литературный язык.