— Почти каждый день, я здесь ужинаю, — и глаза Яны застыли в удивлении. Почему он не ест дома, как все люди? Ну ладно, как большинство. Ответ на этот вопрос пришел быстро. Он был сделан по раньше узнанной информации. Дома у парня никого нет, а есть в смертельной тишине — не самый лучший вариант. Да и, тем более, парень не особо любит своего отца.
— Ого… — это единственное, что успела сказать девушка, начиная поглощать поздний обед.
*
После такой вкусной трапезы они заметили, что на дворе значительно потеплело, и даже виднелись солнечные лучи, которые прогревали влажный асфальт. Вместе с погодой потеплело как-то и на душе. Создавалось чувство комфорта и уюта не только в кафе, а и на улице. Это было довольно странно.
Ребята решили прогуляться по парку, который находился в пятидесяти метрах от кафе. Они спокойно шли по улице, перекидываясь некоторыми фразами. Солнце немного припекало, поэтому девушка сняла кардиган и несла его в руках.
В парке пахло свежестью и мокрой листвой. Такой запах так и хотелось вдыхать, он, словно очищал легкие, придавая крылья и чувство легкости. Гулять после дождя вообще полезно и очень приятно.
— Фу, — послышалось парню от девушки, которая внимательно смотрела в траву, находясь в несколько метров от него. Она выглядела очень сосредоточенной и время от времени брезгливо морщилась.
— Что? — спросил Максим, явно не понимая к чему были эти слова, поэтому решил задать довольно типичный вопрос. Он подошел ближе к Яне, которая даже не отвлеклась на него. Она просто тыкнула пальцем в траву на большую улитку, которая очень медленно ползла.
— Вот эта улитка, — темноволосый невольно улыбнулся. Ему она только что показалось маленькой девчушкой, которая увидела впервые еду разных птичек. Кстати, несмотря на довольно глубокую осень, они слышали пение неизвестной птицы и также курлыканье голубей.
— Действительно, — и вот пятнадцатилетняя Яна и семнадцатилетний Максим сидели, наблюдая за улиткой и морщась от слизи и ее странных глаз. В таком возрасте им стоило бы задуматься о будущем, а не о крохотном животном.
После пятнадцатиминутного наблюдения за улиткой, Рыбакова пошла вперед, смотря на природу парка. Она заметила то, что территория была абсолютно чистая, и девушка не заметила ни одного фантика, наверное, здесь и очень хорошо убирают, и стараются не мусорить. Табаков шел следом за Яной, внимательно смотря себе под ноги. Что-то явно терзало его, и он, возможно, даже хотел этим поделится с ей, но он боялся быть преданным.
— Я хотел сказать, что —- парень на секунду задумался о своем решении рассказать кое-что столь важное для него. Он остановился, заставив тем самым остановится и темноволосую и обернутся к нему, подняв брови в немом вопросе. Он боялся выглядеть жалким, ведь он — «король школы», авторитет для всех учащихся. Да и не логично рассказывать врагу то, что и друзья не знают? Но была ли Яна ему врагом? Сам он так, конечно, не считал, он не чувствовал в ней злости и ненависти. Она не попадала ни в одну из его категорий, ведь парень делил знакомых людей на друзей, подпевал, жертв и врагов. Эта девушка не была ему другом, в ней не было какой-то такой изюминки, из-за которой он ее не хотел. Она никогда не боготворила его, а только брезгливо морщилась, слушая очередной лепет своих одноклассниц. В роли жертвы девушка совершенно не выступала, она была слишком импульсивной, но в тоже время холодной для жертвы, ведь не терпела, когда обижают ее или ее друзей. А сказать, что она — враг — это солгать.
— Что… — Яна продолжила за юношу, пытаясь узнать то, что он так пытается ей сказать. Темноволосая не любила эти мутные предложения, она любила, когда люди говорили четко и уверенно. А если ты не уверен в том, что хочешь сказать, значит не говори. Все было до ужаса просто, но люди любили все усложнять.
— …что то кафе — собственность моей матери, — и парень горько улыбнулся, запуская руки в карманы брюк. Он немного сгорбился, опуская голову. Яна же просто зависла. Он сказал ей довольно ценную информацию для ее плана, но и ценную информацию для него.
— Ты с ней общаешься? — столь невинный вопрос заставил Максима отскочить от нее, словно от прокаженной. Он резко выпрямился и удивленно посмотрел на нее, будто она только что сказала какую-то мировую глупость. Парень завис, внимательно разглядывая ее черты лица.
— Нет. Я не могу, — Рыбакова сразу прознала настоящую истину ответа. Не можно в столь юном возрасте курить и пить, а общаться с мамой нужно всегда. Но что делать, если ты боишься? Боишься быть отвергнутым даже собственной мамой…
— …боишься… — слова током прошли по венах юноши, и он сжал ладони в кулаки и опустил взгляд. Впервые она увидела у него глаза не хищника, а жертвы. Сейчас он был безумно уязвим, и ударить его по больному месту — слишком легко и подло. Яна хорошая девочка, она не поступает так, как не дает ей сделать совесть. — Вот почему ты спишь со всеми подряд, — его зрачки сузились, и он приоткрыл рот, упиваясь видом лица девушки. Он не плачет, но у него кристальные глаза, казалось, что даже нежно голубой, как небо, цвет немного потускнел. — Тебя бросила мама, а таким способом ты пытаешься доказать всем, что никто не имеет права тебя бросать, и что ты нужен кому-то. Ты пользуешься вниманием девочек, используя любые грязные методы для достижения своих целей, созданных из-за детской травмы, — она говорила обидные слова столь твердым и спокойным голосом, даже не запинаясь. Они должны бы резать ему душу и разбивать сердце. Они должны убить его. Но они только помогли открыть ему истину. Они помогли ему избавится от тяжелой ноши, которую он носил… всю жизнь? — Жестокий ты… — горько улыбнулась Рыбакова уголком губ, опуская взгляд, и потом она резко снова подняла глаза и начала смотреть прямо в глаза Максиму. Это он попросил, и она почувствовала это сквозь взгляд. Он хотел видеть эти глаза. Ведь они не жалели его. Они понимали его. А этого было больше чем достаточно. — В этом мы похожи, — и снова грустная улыбка. Яна прячет свои скелеты в шкафу, не желая сейчас об этом говорить. Она всегда справляется со всем самостоятельно. Еще с детства она пришла к выводу, что ее проблемы — это ее проблемы. Она не должна вешать их на других людей и навязываться с их же решением. Странное и очень взрослое правило, как для маленькой девочки, да?
— Черт, — это слово самостоятельно слетело с уст Табакова, и он погладил свою макушку. Честно говоря, юноша сам не знал, что означало это ругательство. Он просто сказал то, что было у него на уме. Может, он переживал по поводу того, что его услышали и поняли. Ему же сказали то, что он не мог понять фактически всю жизнь.
— Не бойся, — он резко поднял на нее глаза и почувствовал, как его нежно взяли за руку. Это невинное касание еще никогда ему не казалось таким интимным и… нужным? А также в сознание ему врезались слова этой девушки. «Не бойся…» — ему слишком часто начали это говорить.
«Не бойся новых чувств…».
«Не бойся быть отвергнутым…».
«Не бойся любить и привязываться…».
«Не бойся прощать и забывать…».
«Не бойся быть собой…».
«И вообще, не бойся. Просто не бойся…».
— Поговори со своей мамой. Ты так или иначе должен узнать, почему она бросила тебя, ведь ты — ее дитя. Она не посмеет отвергнуть тебя второй раз… — эти слова, словно бальзам на душу, покрывали все внутренние раны, которые увеличились в размерах. Подобны черной дыре, они засасывали все чувства парня. И он впился взглядом в ее черты лица снова. Она не показалась ему симпатичной или какой-то другой. Она была все той же Яной. Она всегда была собой. И таким должен быть и он.
И Максим решил быть собой. Он решил сделать так, как его внутренние «Я» подсказало. Табаков обнял ее. Резко, крепко и нежно. Он чувствовал ее легкий непринужденный запах духов, который заставлял его улыбнутся и зарится носом в ее волосы, касаясь шеи. Она была такой теплой, как солнце, и легкой, как лист на ветру.
Этот день стал началом чего-то нового.
Этот день стал началом странных, но не романтических отношений, которые либо отравлять и его, и ее, либо спасут.