— Он просто пытается быть собой… — эти слова самостоятельно вылетели из рта Рыбаковой и вызвали странный звук у Кати. — Ты привыкнешь к нему со временем, ведь лучше видеть настоящее «Я» человека, а не маску, не так ли? — Этот вопрос не нуждался в ответе, ведь все и так было ясно. Екатерина понимала, что она должна смирится с изменой парня, попытаться принять и понять его настоящего, но сумеет ли она это сделать? Женщина привыкла жить среди марионеток, которыми управляют или родители, или общее мнение. Им глубоко наплевать на свои принципы и правила, они делают все так, как требует этого толпа чужих людей, ну, или своей родни. Васильева резко открыла глаза и даже немного приоткрыла рот от удивления. Яна раскусила ее так легко и просто. То, что она хранила в себе, вот уже два года, распалось, разбилось, умерло.
Чтобы понять его, ей придется снять маску и стать самой собой…
— Катя, — легкий шепот девушки выводит женщину из шока и ее собственного маленького мира, в котором ей два года назад так хотелось остаться навсегда. И она почти сломала эту черту. Почти отвернулась от реальных людей и материальных вещей. Но ей помогли. Вывели оттуда почти силою и пинком. Но после того ее душа искалечена и, чтобы люди не видели те раны, женщина надела маску, — тебе было так тяжело? — Если Васильева сейчас была бы более подвижной, она бы больше удивилась этому вопросу. Чаще спрашивают: «Что случилось?». А эта девушка спросила совершенно другое, причем, попала прямо в точку. Именно на этот вопрос Екатерине хотелось так ответить.
— Да… — тяжелый всхлип учительницы прошелся мурашками Яне по спине. Ее глаза увеличились, и она увидела те стрелы, что ломались в теле женщины. Они разлетались и исчезали, принося последней спокойствие и легкость. Рыбакова всегда видела, что она была очень ограниченной, ведь одевалась только в строгие костюмы, даже в нерабочее время. А также она имела тяжелую душу. Если ты умеешь хорошо чувствовать людей, то увидишь это. Они словно давят, но не на тебя, а на себя. С глаз Кати потекли прозрачные слезы и начали падать на стол, разбиваясь о твердую поверхность. Яна уже во второй раз увидела, как ломается маска человека. В первый — она разбила маску Кусинского. Неужели Табакова такое также ждет? — Мне было двадцать два, когда я встретила его, и его зовут Валерий. Он был безумно красивым мужчиной, статным, с выразительными чертами лица и голубыми глазами. Валерий работал диджеем в популярном клубе и зарабатывал прилично, я же на тот момент была студенткой и подрабатывала в том клубе официанткой. Мне казалось, что это любовь с первого взгляда. Он меня прикрывал, а я готовила ему кушать. Мы даже начали жить вместе… А потом Валерий сделал мне предложение, — женщина издала всхлип и жалко заскулила, как брошенный щенок, — и я согласилась. Но перед свадьбой я застала его с барменшей в нашей кровати. Любила до безумия, поэтому простила. А на свадьбу он не явился. Валерий просто сбежал, оставив на листку сообщение: «Ты такая жалкая. Я тебя никогда не любил…», — она закрыла лицо ладонями и сгорбилась. Ей безумно больно вспоминать это, но она должна. — Я закрылась в себе. Начала сходить с ума, а спасали меня только книги. Со мной работали лучшие психологи, мои друзья и родители пытались вывести меня из того состояния. В итоге мне помог Максим. Мои родители довольно состоятельные личности, поэтому они однажды встретились с родителем Табакова. Так познакомились и мы, — она весело улыбнулась. Даже сквозь слезы, Яна увидела эту улыбку. Легкую, почти незаметную, но такую теплую и нежную. Главарь элиты помог этой женщине что-то почувствовать после столь длинного «сна», поэтому она и влюбилась. — Впервые я увидела человека более убитого, чем я сама. Он был так искалечен и так жалок, что мне хотелось позаботится о нем. Это я и сделала… — Катерина посмотрела на влажные ладони, не поднимая взгляда. Ей казалось, что это очень сложно рассказать и даже вспомнить, но теперь она говорила об этом как о драгоценном опыте. Неужто простое присутствие Яны так повлияло на ее моральное состояние? И все ее раны в один миг зажили ровно тогда, когда она решила снять маску?
— Ты сильная, — прошептала девушка, опуская взгляд. Она всегда осуждала эту женщину, но никогда не думала, что все настолько серьезно. Теперь ей казалось, что Екатерина не пустышка, она просто раненая женщина. — Ты справилась со всем… Ты изменилась, — после этих слов образ Валерия развеялся, как пепел на ветру, в мыслях Васильевой. Больше не существовало боли, предательства, недоверия.
Можно ломать миры, если ты хочешь создать новые…
*
У Максима была поистине большая и мягкая кровать. На ней могло уместится почти четверо людей. Горничные всегда застилали ее большим коричневым пледом с белыми ромбами, и под низом виднелось белое постельное белье. Его комната уже была пропитана запахом его одеколона и геля для душа.
Сейчас парень лежал на этой кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны. Его лицо было расслабленное, и он имел совершенно непринужденный вид. Сквозь открытое окно в комнату залетал свежий ветер, колыхая занавески белого цвета. В комнате царила свежесть и легкость. Кстати, комната была оформлена в коричнево-синих тонах, которые странно, но довольно хорошо сочетались. По насыщенности они не уступали друг другу, но вместе выглядели очень даже гармонично. В комнате стоял большой комод с одеждой Максима, и сбоку к нему еще стоял большой шкаф. Также здесь находился массивный деревянный стол с креслом и небольшой диванчик, перед которым весела плазма. Просторная комната позволяла такое количество мебели.
— Извините, — в комнату вошла Оля. Она работает горничной в этом доме, и ей всего лишь девятнадцать. К сожалению, жизнь студентов слишком трудна, и кроме сессии они должны идти еще и на подработку, чтобы хотя бы есть. Черная юбка, белая кофта и белый фартук — типичная форма для горничной в этом доме. У нее была красивая фигура, и лицом она также удалась, но Оля имела парня, поэтому она никогда не кокетничала с Табаковым.
Любовь сильнее разврата…
— Что такое? — лениво поднял голову юноша и спросил, смотря на хладнокровную девушку, которая уверено стояла около двери, смотря в глаза Максиму. Ее руки красиво сложены вместе, и она готова ответить на его вопрос. Оля легко скользнула глазами по телу парня, не одобряя его внешний вид. Юноша лежал на кровати в одних боксерах.
— Ваш отец ждет Вас в столовой. Обед уже подан, и он хотел бы поговорить, — у нее была особенная манера говорить. Она разделяла каждое предложение, говорила четко и правильно. То, как эта девушка строила предложения, было действительно невероятным. Также парню нравилось в ней то, что она не поучала его, не читала морали, но иногда давала ценные советы.
— А самому прийти тяжело? Он, наверное, уже забыл, как выглядит комната его драгоценного сына, — на словосочетании «драгоценного сына» Максим сделал совершенно другой тон. В нем было очень много наигранности и злости. Его раздражало то, что папе верят в его «истинную отцовскую любовь».
— Максим, — спокойно начала девушка после того, как послушала всплеск эмоций этого парня. Она сохраняла здравый рассудок даже в стрессовых ситуациях, и парень представлял ее уже как начальником какой-то большой компании, — Вам стоит поговорить с ним. Если Вы не придете, то это будет уже трусостью. Вы же равный своему отцу? — Она сказала это легко и непринужденно, а у юноши рот открылся от удивления. Она никогда не пыталась подбодрить его или повысить ему самооценку. Ко всем его причудам она относилась с серьезностью и непроницаемым видом. Даже когда он в наглую подкатывал к ней, она не пыталась отойти от него. А в просто сдала фартук ему и сказала: «Вам стоит хотя бы попытаться уважать людей независимо от их статуса…». В тот момент он задумался над ее словами и попросил ее вернутся, клятвенно обещая не трогать ее. — И лучше бы Вам одеться… — это она бросила напоследок, выходя из комнаты с легкой улыбкой на губах.