— Шестнадцать часов. Если честно, боялся, что не доведётся вновь отвечать на твои бесконечные вопросы, будто это ты у нас коп.
За улыбкой он пытается скрыть осязаемый страх. Симпатичная ямочка делает его лицо таким невинным, что мои пальцы невольно отрываются от простыни и тянутся к его руке. Мужчина осторожно переплетает наши пальцы. С готовностью, словно сам этого хотел. Вместе с этим дарит мне ощущение надёжности и чувство безопасности. Точно знаю, что пока он рядом, никто не попытается заставить меня замолчать. Поэтому так спокойна и едва удерживаюсь от погружения в сон. Почему-то рядом с Олегом не страшно засыпать. Это прикосновение длится лишь несколько секунд. Потом мы расцепляем руки и делаем вид, что этого не было.
Затем сбивчиво рассказываю, как угодила в самую гущу событий. Умалчиваю только о раскапывании могилы. Сейчас это не существенно, но лучше ему не знать. Решаю соврать, что просто решила навестить могилу своего друга. А там меня вырубили и перевезли в лес. Перечисляю все имена, о которых только удаётся вспомнить. Подробно пересказываю разговор с профессором. Упоминаю и о возможном соучастии со стороны полиции и правительственных органов. Надеюсь, меня не упекут за решётку из-за клеветы, ведь доказательств их причастности у меня нет, как и конкретных имён.
Олег слушает, не перебивая, лишь хмурит брови. Полагаю, у него нет причин сомневаться в моей искренности. На моменте расправы притворяюсь, что у меня амнезия. Не уверена, что стоит рассказывать правду. Я и сама ничего не понимаю.
— Как думаешь, что могло там произойти? — спрашиваю я.
— Всё, что угодно! — разводит руками полицейский. — Подробнее скажут эксперты. Наверное, напал какой-то оголодавший зверь. Может, медведь? Шум мог его привлечь. Не похоже, что убить всех этих людей мог обычный человек.
Я тоже так думаю. Это был точно не человек.
— Но то, что ты рассказала, это… вау! — невесело подмечает Олег. — Я до сих пор в шоке! Быкова Леонарда Сергеевича многие знают. Кто бы мог подумать, что он окажется социопатом.
— Значит, ты мне веришь? — с надеждой спрашиваю я.
— У меня нет причин сомневаться в твоих словах! — мягко произносит мужчина. — Разве что твоё состояние: сотрясение мозга всё-таки. Плюс тебя накачали. Но кое-что и сам увидел. Ты лежала внутри сатанинской символики среди чёрных свечей. После такого трудно не поверить!
Я удовлетворённо киваю. Он верит! Теперь мне становится немного легче. Потом вдруг вспоминаю наш последний разговор.
— Ты и сам успел что-то раскопать? — напоминаю я.
Ожидаю, что не захочет рассказывать: мало ли, сейчас не до того. Да и, судя по потемневшему взгляду, ему неприятна эта тема. Олег с шумом выдыхает воздух: чувствую аромат больничного кофе.
— Да, тут дело серьёзное, но пока рано об этом говорить! — нехотя признаётся он. — Меня тогда накрыло просто, вот и хотел скорей поделиться. Но ты вроде как и сама уже знаешь. Пока копался в деталях следствия по делу Миланы Солнцевой, удалось наткнуться на реальный отчёт по делу Германа Мартынова. Он явно не предназначался для посторонних глаз. И там описаны детали, которые навели меня на предположение, что кто-то в участке покрывает преступника. Теперь-то понимаю, что дело куда серьёзнее простой коррупции.
Одноклассник вдруг наклоняется ко мне и бережно накрывает мою руку. Заглядывает в глаза щенячьим взглядом. Моё сердцебиение учащается, о чём сообщает специальный прибор.
— Только, пожалуйста, не впутывайся в это! — просит он, кажется, без какого-либо умысла. Только ради моего же благополучия. — Здесь важна осторожность, иначе виновник попросту сделает то же, что и всегда: избавится от улик. Я сам разберусь, но постепенно. Хорошо?
То ли так действуют лекарства, но у меня нет желания спорить. Я слабо киваю, и он с облегчением отстраняется. Я вновь теряю его тепло.
— Среди вещей Германа может быть что-то полезное для доказательной базы! — предупреждаю я. — Мне так и не удалось проверить.
— Уже подумал об этом, но всё равно спасибо за наводку.
— Мои родители… — вдруг вспоминаю я. Произношу с трудом. — Ты должен знать, что они тоже были замешаны. Я этого не знала…
— Они тоже там были? — удивляется Олег. Поначалу я хотела сохранить это в тайне до последнего, но теперь мне кажется важным сказать. Ему точно можно верить. Я надеюсь. — Думаю, ещё не всех опознали.
— Они мертвы! — бесцветным голосом сообщаю я, будто это слово для меня ничего не значит.
— Мне очень жаль! — с горечью сочувствует он.
Я вновь киваю. Внезапно на меня накатывает паника.
— Моя дочь… — обрывисто бормочу я. — Нужно ей позвонить… Хочу убедиться, что она в порядке.
Олег молча достаёт из кармана телефон с разбитым защитным стеклом и отдаёт мне. Замечаю мутные красноватые разводы. Меня начинает мутить.
— Нашёл рядом с тобой. Разблокировать не смог. Постарался вытереть кровь.
— Спасибо! — отзываюсь я, пока добираюсь до списка контактов.
— Я тогда пойду. — Олег поднимается и неспешно возвращает стул на прежнее место. Потом поворачивается ко мне. — Поправляйся скорее! Потом домой?
Я согласно киваю. Он собирается уходить, но в дверях медлит. Неловко проводит ладонью по косяку.
— Мы ещё увидимся? — вдруг спрашивает он.
Я растерянно отрываю взгляд от мобильника и смотрю на смущённого одноклассника. На данный момент я и сама не знаю. Но нам обоим понятно, что мне придётся рано или поздно давать показания.
— Надеюсь! — отвечаю я, не найдя в себе наглость ответить более грубо.
— Тогда до скорого!
Олег выходит из палаты и аккуратно закрывает за собой дверь. А я уже слушаю невыносимые гудки. Волна облегчения расслабляет меня, как только слышу любимый голос. У Алисы всё хорошо. Значит, и я скоро буду в порядке.
***
Я бреду по лесу, раздвигая низко растущие ветви. Каждое движение рук отдаётся пощипывающей болью в запястьях. Холодный воздух замедляет жизнь на километры вокруг: едва не вводит живность в состояние анабиоза. Меня согревает лишь потрёпанное пальто. Не было времени заняться его чисткой. Если как следует потрясти, с него начинает сыпаться могильная земля. Местами въелись пятна засохшей крови. Не терпится уже избавиться от него, как только вернусь в Таганрог. Совсем скоро.
Впереди замечаю какое-то движение. До ушей долетает трепет крыльев. На ветку лысеющего клёна в двадцати метрах от меня взгромождается стройная ворона. Несколько мгновений молча смотрим друг на друга. В темноте плохо получается её рассмотреть, но я отчётливо вижу осознанные глаза-бусинки. Затем ворона громко каркает и срывается с ветки. Проносится дальше, колыхая листья кончиками крыльев. Я покорно следую за ней.
Не думала, что когда-нибудь захочу вернуться сюда вновь. Особенно, если учесть, что прошли всего сутки. Но мне на удивление не страшно. Решительно следую знакам, полностью доверяя интуиции.
Ещё с того момента, как ушёл Олег, я точно знала, что не стану отлёживаться в больнице. Выписывать меня в ближайшие дни, естественно, не собирались. Поэтому на ночь глядя ушла самовольно, подписав все отказы. Ноги сами потащили меня в лес. Слабость ещё не прошла, поэтому пришлось потратить на дорогу больше времени, чем хотелось бы. Не знаю, что планирую найти, но должна проверить.
Вслед за вороной сворачиваю с тропы и пробираюсь через толстый слой гнилой листвы. Где-то в кронах деревьев встрепенулась целая стая. Со всех сторон доносится многократное требовательное карканье. Значит, по идее, я на верном пути. Дорогу эту знаю, поэтому пока не нервничаю. Мы с родителями истоптали эти тропы вдоль и поперёк в поисках грибов. Вспоминая уверенную спину отца в камуфляжной куртке, ведущую нас в глубину леса, боль сдавливает горло тугим канатом. Я шла по его следам: высокие резиновые сапоги оставляли большие отметины на влажной листве и в грязи. Мама, как обычно, замыкала шествие, присматривая за мной. Я постоянно оглядывалась и ловила её улыбку, которая была теплее даже солнечных лучей.