Как-то раз Петр Иванович из разговоров ребят услышал, что отец у его тезки был на фронте, но что с ним произошло — он недослышал. Расспрашивать не решился. Думал, что будет такое время, когда младший сам придет и расскажет ему все.
А Петр Иванович-младший все больше и больше свыкался с цехом, чувствовал себя здесь, как в семье. Петр Иванович-старший замечал, что в минуты особого оживления парень бросал станок, срывался с места, куда-то исчезал, и его звонкий голосок слышался то там, то тут.
Видя, что тезка вернулся на место, Петр Иванович подошел к нему:
— Другим мешаешь и дисциплину нарушаешь.
— И они меньше нужного не вырабатывают.
— Но могут сделать больше. Фронт требует от нас одного: давай, давай. Давай.
— Вам все больше да больше…
— Вон как! — удивился старший. — Фронт, значит, обожди.
Младший замолчал, но за этот день он выработал больше обычного.
И все же они поссорились.
Станок у младшего шел на полном ходу, а самого его не было. Петр Иванович заглянул за станок, но и там его не было. Прислушался: голос младшего звучал где-то в конце цеха. Петр Иванович прошел туда. Младший сидел на станине в окружении таких же ребят, чувствовавших себя настолько непринужденно, что они не заметили даже, как к ним подошел мастер. Младший, разводя руками, рассказывал что-то очень смешное…
— Понятно!..
Ребята повскакали с мест. Младший поднялся с пола, хотел что-то сказать, но промолчал. Он видел, как побледнело лицо начальника цеха:
— Там без снарядов, а мы хаханьки…
И пока младший шел по проходу к своему станку, Петр Иванович, следуя за ним, бубнил:
— Станок на ходу, без присмотра, а хозяин гуляет… Да я завтра же напишу твоему отцу, как ты здесь работаешь.
Малыш остановился, взглянул на своего начальника. Петр Иванович даже отступил: в глазах малого горела ненависть. Рывком он остановил станок и будто провалился куда. Петр Иванович огляделся кругом, заглянул за станок, в проход — нет. Петр Иванович прошел в уборную, в умывальник, вернулся в цех, заглядывая за станки, — младшего нигде не было. И только через несколько минут он все же нашел его: тот сидел на станине, вжавшись в станок, и все его маленькое тельце вздрагивало от беззвучных рыданий.
— Ну? — растерялся начальник и начал вытаскивать тезку из-под станка. — Эх, друг! Разве можно так?
Он не знал, что делать, как вести себя: быть ли строгим начальником цеха, обратиться ли в няньку. Заметив любопытный взгляд из-за соседнего станка, крикнул:
— Ну-ка, Сашок, дай сюда воды!
Напоил тезку, намочил ему голову, приказал пареньку:
— А ну, еще!..
Взял кружку, присел рядом с тезкой, теплым, волнующим голосом спросил:
— Ну, чего ты? Ведь сам виноват…
— Виноват.
— Так в чем дело?
— Может, я забыть хочу, а вы…
И снова заплакал. Старик взял его голову обеими руками, повернул к себе, посмотрел в глаза:
— Ничего не понимаю.
— Отца на фронте, а мать на моих глазах… Я видел, когда ее убивали. И меня хотели, я убежал…
Петр Иванович прижал мальчика к своей груди.
— Не знал я, мальчик… Прости…
Он поднялся с пола.
— Иди, умойся… Отдохни сегодня, завтра наверстаешь. Ты ведь такой… — Он постарался улыбнуться. — Сердитый на работу.
Прошел в свою конторку и долго сидел там, не выходя в цех. Видел, как младший подошел к станку, пустил его в ход. Станок работал на предельном напряжении.
В феврале не было ни одного выходного. Фронт требовал вооружения, вооружения и вооружения. Цех Петра Ивановича Чугунова едва справлялся с требованиями к нему других цехов. Ребята видели солнце только в те минуты, когда шли на обед. А тут в марте, когда солнышко потеплело, снег начал пропитываться водой и расползался под ногами, стало известно, что завтра выходной день. Ребята подняли такой гам, что Петр Иванович, забыв все, выбежал в проход.
— Пожар, что ли?
— Выходной, Петр Иванович! Ура-а-а!
— Ах, чтоб вас, — махнул руками старый мастер и поднял палец кверху. Ребята смолкли.
— Если завтра выходной, то сегодня надо поднажать так, чтобы завтра чувствовать себя спокойным, знать, что у вас все сделано, нет никакой задолженности государству… Принажмем, ребята? Как вы думаете?
И ребята закричали:
— Обязательно!
Все это происходило в обеденный перерыв. А после него старый мастер видел, с каким подъемом работали ребята. Ни разговоров, ни смеха, ни перебранки, ни одного лишнего движения или хождения по цеху. Гудит цех, и лица ребят сосредоточены, серьезны, как будто для них ничего больше не существует, кроме работы.