Несколько труднее было отучить его от корма, найденного на земле. Здесь не было видно обидчика, и Джери недоумевал, почему он должен быть осторожен. Однако при первой же попытке схватить кусок мяса, валявшийся на аллее парка, где происходила дрессировка, он испуганно отскочил в сторону и долго стоял, опасливо всматриваясь в кусок. Затем, когда испуг прошел, он опять приблизился к куску, обнюхал, наконец, не в силах совладать с искушением, снова торопливо схватил и... жалобно взвизгнув, тотчас выпустил его из пасти.
Не удалась и третья попытка. Кусок был как заколдованный. Такая же история повторилась и на другой день. И вообще с этого времени все съедобные находки, которые попадались Джери на прогулках (а с некоторых пор они стали попадаться особенно часто) оказывались при ближайшем знакомстве очень неприятными. Приходилось, как это ни было жалко догу, бросать их и уходить восвояси.
В чем тут загвоздка, он, конечно, не мог знать. А между тем все обстояло очень просто. Джери не замечал, вернее, просто не придавал никакого значения, что к каждому лакомому куску, на которые я умышленно наводил его, был протянут тонкий электрический провод. В кустах прятался Шестаков с индуктором. Едва пес дотрагивался до находки, Шестаков включал ток, и этого было вполне достаточно, чтобы раз и навсегда отбить желание воспользоваться ею, чтобы она теряла всякое очарование.
В конце концов, Джери должен был примириться с тем, что все его попытки бесполезны и, кроме неприятности, не приносят ничего. Так он на всю жизнь получил отвращение ко всякой пище, за исключением той, которую получал из рук хозяина, и сделался первоклассным караульным псом. В сочетании с природной злобностью, силой и недоверчивостью это делало его ценной служебной собакой.
Не он один — все его сверстники-щенки, с которыми он когда-то обучался вместе на площадке, превратились в злобных, сильных, отработанных псов. Многие из них, принадлежавшие клубу, были сразу же поставлены на охрану заводов, фабрик, магазинов и рынков.
Собак нехватало. Убедившись на многочисленных примерах, что охрана с четвероногими сторожами дешева и надежна, а организация ее не представляет особых затруднений, многие предприятия обращались в клуб с заявками на караульных собак. Тогда-то клуб и обратился с призывом к своим активистам, чтобы те, у кого есть отработанные собаки, впредь до прибытия нового большого транспорта кавказских овчарок, согласились дать своих питомцев.
Предложение Сергея Александровича пришлось мне по душе. Решили, что Джери будет использован на внутреннем окарауливании большого трехэтажного здания универмага, стоявшего на главной площади нашего города.
Перед тем потребовалось познакомить Джери с другим догом, по кличке Джана, в паре с которым должен был «работать» Джери.
Первая встреча состоялась на улице, поблизости от универмага. Улица была выбрана не случайно. Во время прогулки собаки не так драчливы и враждебно настроены ко всему чужому, как дома, который они свято оберегают от любого вторжения.
Однако, даже несмотря на эти предосторожности, увидев большую незнакомую собаку, Джери принял воинственный вид. Если к дворняжкам и вообще маленьким собачонкам он был всегда настроен дружелюбно и никогда не позволял себе обидеть их, то в больших собаках, вероятно, видел соперников и не упустил бы случая задать хорошую трепку, если бы ему это разрешили. Зарычав, он подскочил к Джане с очень недвусмысленным намерением вцепиться в нее. Хозяин Джаны, испугавшись его грозного вида, поспешно потянул собаку за поводок к себе. Я же вынужден был скомандовать своему догу: «Фу!»
Но внезапно поведение Джери резко изменилось. Угрожающий вид его сменился на самый дружественный. Он обмяк, завилял хвостом и вообще старался всячески показать, что очень рад встрече.
В этом не было ничего неожиданного. Ведь Джана была самкой, а в собачьем мире самец никогда не обижает самку и терпеливо сносит ее нападки, если на беду у нее окажется сварливый характер. Это обстоятельство входило в наши расчеты, и оно не обмануло нас.
Видя дружелюбие Джери, и Джана перестала бояться его. Теперь можно было смело оставить их одних в универмаге, не опасаясь, что собаки перервут друг другу глотки.
Внутренняя охрана — особый вид караульной службы. Я уже довольно подробно познакомил читателя с обычным, так называемым наружным окарауливанием, когда собака, будучи привязанной, всю ночь бегает по тросу вдоль охраняемого объекта. Появилась опасность — собака с лаем бросается на врага, насколько привязь позволяет ей сделать это; лай доносится до караульного помещения, поднимает тревогу, и на помощь четвероногому сторожу приходят вооруженные люди.
Совсем другое дело — внутреннее окарауливание. Здесь собака на всю ночь предоставлена самой себе, должна рассчитывать только на свои силы.
Вечером, когда универмаг освобождался от людей — покупателей и служащих и в огромном помещении не оставалось ни души, туда запускались доги, двери захлопывались за ними, и целую ночь они были там одни. Две собаки, одна выше, сильнее, другая несколько поменьше, но обе в достаточной степени громадные и свирепые на вид, до утра бродили по залам, переходили с одного этажа на другой, обходили все просторное здание магазина, вынюхивая и выслушивая, нет ли где чего-либо подозрительного, не забрался ли вор.
Ежедневно, под вечер, когда истекали часы торговли, я отводил своего друга на дежурство, а рано утром, до службы, заходил за ним, чтобы отвести домой.
Каждый раз мы встречались там с Григорием Сергеевичем Шестаковым. Он был уполномоченным клуба и руководил охраной ряда объектов.
Я сгорал от нетерпения, ожидая случая, который позволил бы моему Джери в полной мере проявить свои качества служебной собаки.
Я хотел этого случая и в то же время побаивался его. Перед глазами всегда возникал топор — топор злоумышленника, виденный мною в памятный вечер на складском хозяйстве.
Постепенно, однако, нетерпение стало проходить, ничего особо «страшного» и чрезвычайного не происходило, все шло заведенным мирным порядком, и я уже начал привыкать к тому новому, что вошло в жизнь Джери, как привык к этому и он сам.
Однажды, поставив Джери на пост, я уже собрался уходить, когда дог тревожно завыл. Он беспокойно нюхал воздух и тянулся мордой в дальний конец помещения.
— Что-то чует, — сказал Шестаков.
Вскоре мы оба уловили запах гари. Где горит? В дальнем углу универмага помещался склад детских игрушек; через закрытые двери его просачивались сизые струйки дыма. Немедленно вызвали пожарных, двери взломали.
Оказалось, что ушедшие с работы мастера по починке игрушек оставили на электрической плитке банку с клеем и забыли выключить ток. Клей вскипел, разлился, и легко воспламеняющиеся картонные и обтянутые бархатом и плюшем игрушки загорались.
Благодаря чуткости собаки пожар удалось захватить в самом начале и быстро потушить.
Домой Джери возвращался важный, полный достоинства (или я сам, очень гордившийся своим догом, приписывал ему это?). Жадно съедал положенную чашку корма и укладывался спать. Спал крепко, до того часа, когда пора было вновь отправляться «на работу». Видимо, к исполнению своих ночных обязанностей он относился добросовестно и не позволял себе поспать «на дежурстве»!
Так прошел уже месяц, начался второй... И вот однажды ночью моей квартире тревожно зазвонил телефон: меня просили немедленно прибыть к универмагу.
Предчувствуя, что случилось что-то серьезное, одевшись на скорую руку, я бегом бросился к магазину. А случилось, действительно, серьезное, и очень.
Среди ночи в универмаг проникли воры. Выпилив потолок, они по веревочной лестнице спустились в магазин и забрались в торговое помещение. Прислушались — тишина. Сторожа снаружи не было, это они твердо знали, так как прежде чем влезть на чердак через слуховое окно, обошли универмаг со всех сторон. Никто, казалось, не мог помешать им.