Не бойся душа потери, Отныне потерь не будет! Уже не будет разлуки, Лишь возвращенье и встреча.
========== Моя любовь, оставив клинок, мы с тобой пройдем еще сто дорог ==========
Комментарий к Моя любовь, оставив клинок, мы с тобой пройдем еще сто дорог OST Земля Легенд — Вернемся Мелкая промозглая морось сыпалась, стуча по потускневшей черепичной крыше старого постоялого двора. Когда-то он знавал хорошие дни и свежий эль и горячее мясо, теперь же одиноко притулился у редкого пролеска к западу от северных Роханских равнин. Однако и сейчас трактир крепко стоял на своём месте вот уже не один десяток лет наперекор беснующимся ветрам, войнам и непогодам, трепетно и упорно вел свою собственную битву – за надёжный кров для тех, кого нелёгкая занесла к самому Андуину. Потому-то и околачивались здесь давно один лютнист, певичка с рожком, одноногий скрипач да два совсем юных парнишки, лихо стучавшие в пару барабанов и бубен. Сегодня в этом местечке было оживленно и камин затопили на славу, ведь война принесла в кабачок целую ораву хмурых колдунов неясного вида, пригоршню рыцарей, возвращающихся в Марку, да и просто разного рода бродячих. Но старый трактирщик Тоби, намётанным движением протирая пивную кружку засаленным лоскутом, буравил взглядом незнакомца, который ни с кем не водил разговоров и, выбрав место поближе к огню, методично надирался в одиночестве, осушая одну пинту за другой. Высокий и статный, с широкими плечами и крепкими руками, он никак не походил на бродягу, хотя и выглядел весьма потрёпанным долгой дорогой. Повидавшему на своём веку самых разномастных путников Тоби не составило труда понять, что перед ним топил неизвестное горе в пивной пене эльф, хотя и прикрывший лицо за темным капюшоном: и грива светлых волос, и хорошей работы камзол, и выправка говорили сами за себя. Тоби со вздохом качнул лысеющей головой: нечего Дивному скитаться по северным равнинам в одиночку. Рассматривал старый трактирщик эльфа и так и этак, но тот держать с ним беседу не спешил и по-прежнему не поднимал глаз, только стиснул голову ладонями, низко наклонившись над столом. Отчего-то старику стало жаль воина, в довесок любопытство все еще мучило его жадную до всяческих историй душу. — Сударь, — пробасил он, отирая рукавом лицо, — угодно ли отужинать? Уж день как вы тут сидите… Но не отвечал ему Воин, лишь осушил очередную кружку. Отчего не отвечал – и сам Леголас не мог понять. Ему отчаянно хотелось рассказать старику о том, как в одночасье он потерял всё, о чем билось его сердце и радел ум. Раскрыть саднящую душу, избитую войной и свернувшуюся у порога трактира словно хворая собака. Он тщетно силился позабыть события тех дней. Однако снова и снова лихолесец припоминал каждую мелочь: то, как дрожали ее нежные губы, когда он поцеловал ее в первый и в последний раз, как трепетно пела она ему, пока плела на висках косы, и как закрыл на следующую луну от этого он ее потухшие глаза…
А тем временем рохирримы, устроившиеся за столом, зычно и громко хохотали - они праздновали долгожданную победу и грядущее возвращение домой. Увидев это, переглянулись менестрели, устроившиеся на помосте, и тут же худой и обтрепанный паренек-лютнист, вскочил и подбежал к столу воинов, улыбаясь во все зубы и звонко проводя по струнам. Налейте чашу менестрелю Я вам сыграю и спою Я пью вино, но не хмелею: Тем меньше пьян, чем больше пью. Раздался зычный хохот. — Ишь какой! Чашу ему! Я, когда поддам изрядно, тоже попеть мастер. А впрочем… отчего бы и нет, — уже порядком раздобревшие вояки достали из кошелей пару монет и кликнули Тоби. — Эй, налей-ка этому прохвосту лучшего коричневого эля, да и его друзьям, будь они неладны! За наш счет! Тут же разулыбались розовощекие музыканты, расчехлили инструменты. — Что вам, милостивые судари, исполнить? Может «В зеленых Роханских полях» или «Дороги»? Повернулся к ним самый статный из воинов и звучным голосом сказал. — Спойте-ка нам лучше про дом. Отдали мы свой долг, потеряли товарищей несчетное множество, а отстояли небо над головой да землю под ногами! Мы скрывали слезы, а сейчас скрываем свое счастье. Пусть так и останется, коли так заведено. Не будем сегодня мы вести пустую браваду, да и горевать по потерям нашим, воистину неоценимы они, успеем еще. Сегодня поднимем мы кружки за победу, за короля и за земли наши. За то, что было нам за что стоять и нынче есть, куда вернуться! Звонко встретились глиняные бока, опрокинуты были кружки, и заиграли музыканты нежную мелодию.
Каждое утро нас пробуждает рассвет, Забираясь под кроны деревьев, которые Укрывали тебя в ночи от ветра.
Мы такие счастливые после Долгого железного похода, Ведь теперь весна, и нас ждет Долгожданная парящая Свобода!
Мой брат с холодным клинком, оставь Эту войну на потом, Давай скорее вернемся в наш дом. Ты помнишь? Так тепло было в нем!
Мы прошли уже столько забытых разрушенных мест Там, где люди печалью покрыты-Они так давно не видели свет.
Мы о войнах мечтали когда-то, Но слишком красны Оказались после боя закаты, А нам так хотелось дожить до весны!
Леголас слушал и холодел. Слишком знакома была манера стихосложения и переборы лютни… — Откуда баллада эта, господин? — Учтиво спросил он уже отчаявшегося его разговорить старика-трактирщика. — Баллада-то? Нравится, сударь? Конечно нравится, такой нигде больше не услышать, даже в родных палатах ваших! Бывала у нас одна менестрель – ругается последним забулдыгой, а поет точно птичка. Давненько правда не видал я ее – схватила одним вечером лютню свою, да и исчезла, поминай как звали. Ну да появится еще, как деньги кончатся, тогда услышишь, Дивный!… Это что еще, ерунда это, она лучше в сто крат исполняла, что слезы льются, горе луковое, а как в танец бросится, так не хочешь, а расхохочешься. Такого даже в ваших опочивальнях не играют, говорю вам, Милорд, как она умела. Эту песню оставила – наказ дала, чтобы пели, как победа свершится. А мы и рады – двойную выручку нам обеспечивает, знаешь ли. Все про дом да про весну послушать тут непрочь. Она с надеждой — песня эта. Даже вас вот разговорила, а то сидели точно мертвый. Трактирщик болтал, а сам уж подсчитывал, сколько медяков упадет ему от хмельных рохирримов, уставившихся в стол и размышлявших каждый о своем.
Мой друг с холодным клинком, оставь Эту войну на потом, Давай скорее вернемся в наш дом. Ты помнишь? Так светло было в нем!
Моя любовь, оставив клинок, Мы с тобой пройдем еще сто дорог, Когда в нашем доме будут знать, что мы вернемся, И что нас снова нужно ждать!
У Леголаса Предательски запершило в горле. Она хотела вернуться в Лихолесье, хотела вернуться с ним, а он не уберег и не защитил. — Не играют, мастер. — Что говорите? — Не играют такого даже в моих чертогах. — Откуда ж вы, Дивный? И куда путь держите? Не серчайте на старого Тоби, что не признал, аль не отвечайте, если не хотите. Вижу – эльф вы, а говор не знаком мне, да и выправка у вас не нашинская. — Отвечу, да и серчать не буду, лишь попрошу подать ужин и снарядить коня. Держу я путь далеко через горы и холмы на Восток, держу я путь в Лихолесье – домой. — Лихолесье! Вот диво! А вы, милорд, случайно не будете - Лайквалассе, король Лихолесский… —тут остановился старый Тоби и заходили ходуном раскрасневшиеся щеки, явно думая, не слишком ли длинным оказался спрятанный за ними язык, но закончил трактирщик все же смущенно — повелитель белок да вассал бобров? Ощутил Леголас как сердце громко ухнуло и упало в пятки. — Буду. — Тогда чин по чину, что певичкой вы заинтересовались! Сразу узнали, а? Другом вы ей приходитесь? Неужто и у остроухих она в почете? Я, сразу признаться, подумал - из ваших она, из дивных, пришла черте откуда, и имя-то у нее эльфийское было, да и пела про эльфов со знанием. А она мне в ответ «Ну что вы, мастер Тоби», мол отец ей имя такое дал, чтобы фасонне. А уши всегда то волосами, то шапочкой прикрывала, от какая! Эх, разбойница! А я тоже груздь такой, решил, и правда - какой ваш остроухий в кафтанчики с овчиной рядиться будет и ругаться что Балрог…. Вам она передать тут кое-чего просила, а я уж решил — опять балагурит. Надо же такое – васссал бобров… А выходит у вас, Дивных, и такое есть. Вот невидаль… — Что передать просила? — с нетерпением подскочил Леголас. — Так просто сказать просила, чтобы не винили вы себя. Вы уж письма не ждите или чего такого — она только петь была мастерица, а так все побольше молчала или лютней отхлестать грозилась. Просила передать «Ты же знаешь, ты же слышал, в тех легендах - смерть. Тебе её уже не одолеть» - наверное про войну хотела предупредить, кто ее знает, сами уж разберетесь. И угостить вас вот затребовала за ее счет, да так, чтобы вы на вечер сегодняшний обо всем позабыли, даже как зовут вас и регалии ваши монаршьи, так что, Милорд, элю вам еще или чего покрепче?