— Что вы помните из того времени, когда находились в коме, из тех пяти дней?
— Ничего, — ответил он, — я был в полной отключке.
— Бывает, что тем не менее остаются какие-то воспоминания. Иногда они могут остаться в виде снов.
Оба они смотрели на голубой свет. Он поблёк. Проступили следы боли в затылке. Тело, сотканное из света, стало асимметричным, левая сторона начала сжиматься. Всё это было отражением того болезненного ощущения, которое, как мы все понимали, возникало у него, стоило ему попытаться заглянуть внутрь себя.
— Кажется, я шёл по пустыне, — сказал он. — Я не мог из неё выбраться. Не мог остановиться, нужно было идти дальше. Это я помню. И сейчас мне кажется, я снова оказался там. Я опять там.
— С вами кто-нибудь есть?
Он заглянул в свою пустыню.
— Дети. И их мать. Они куда-то уходят. Почему они уходят? Кажется, они не верят в меня.
Тело его оставалось неподвижным, но голограмма корчилась.
Без сомнения, мы видели его страдание.
— Это невозможно, — сказал он. — Мы развелись только несколько лет спустя. Почему они уходят от меня?
— А не может ли быть, — спросила она, — что это вы уходите от них?
Она была полностью сосредоточенна. Всё её внимание было устремлено на него и голубую световую карту.
В этот момент она находилась рядом с ним в пустыне. Именно поэтому он на мгновение смог там оказаться — он был там не один.
— Да, — проговорил он медленно, с изумлением. — Это я покидаю их. Почему так?
Она молчала.
— И тут я решаю, — продолжил он. — Я решаю жить. И начинаю приходить в себя.
Он откинулся на спинку стула, она выключила проекторы. Зажужжали невидимые электроприводы, дневной свет, словно жидкость, залил комнату.
— Почему я хотел уйти от них? Почему я больше не хотел жить?
Он встал и подошёл к ней. За ним волочились провода.
— Почему я хотел умереть?
— Мы не можем осознать то, чем обладаем, пока не потеряем это, — сказала она. — Или едва не потеряем. Иногда люди стремятся к смерти, чтобы почувствовать ценность жизни.
Его лицо застыло от потрясения. Не знаю, слышал ли он её. Она подвела его к письменному столу.
— Мы отвезём вас домой, — сказала она. — Вам сейчас нельзя садиться за руль.
Она с ассистентами начала убирать технику, появился водитель скорой помощи и увёл с собой Вильяма.
Я по-прежнему сидел у стены, она подошла ко мне и села напротив.
— Что это было? — спросил я. — Он придумал про пустыню или действительно что-то вспомнил из тех дней, пока был в коме?
— Этого мы никогда не узнаем. Может быть, это и не важно.
Я ничего не понимал.
— Прошлого не существует, — сказала она. — Остаются какие-то следы. На основе этих следов мы конструируем свои истории. Которые всегда являются вымыслом. Здесь, в клинике, мы не ищем правдивых историй. Таковых не существует. Мы ищем историю, которая помогает преодолеть страдание.
Она встала, я пошёл за ней в кабинет.
— Мы вступаем на зыбкую почву, — заметил я. — Ты хочешь сказать, что он сам спровоцировал столкновение? И несчастный случай с лошадью?
Она включила чайник и не поворачивалась ко мне, пока он не закипел. Налила сначала холодную, а потом горячую воду в зелёный порошок и взбила его. Появились ассистенты, и в маленьком кабинете стало тесно.
— Мы задаём вопросы, — сказала она. — А люди пусть сами дают на них ответы.
Я подумал о Симоне. Он подошёл вплотную к смерти, чтобы почувствовать самого себя. «Мы можем осознать то, чем обладаем, только когда мы это потеряем. Или едва не потеряем». Вот что она сказала.
— Если мы живём внутри скорлупы, — продолжил я. — И если эта скорлупа изолирует нас друг от друга. Если два первых несчастных случая твоего пациента, альпиниста, были попытками эту скорлупу разрушить? Чтобы почувствовать любовь? К жене и детям. А как же тогда третий инцидент? И смерть? Какой в этом смысл?
— Ты просишь у меня объяснение, которое успокоит. Объяснения всегда успокаивают. Ты хочешь утешения.
Она раздала всем нам чашки.
— Расскажи о неспящих детях, — попросила она.
Её ассистенты были рядом. Она села напротив меня. То, что я сейчас буду рассказывать, услышат все.
Я вдруг вспомнил о том, как несколько дней назад мы с ней обнимали друг друга. Я почувствовал то же самое, что и тогда. Её границы находились не там, где у других людей. Для неё не было ничего частного или личного. Всё было научным исследованием.