Текст был напечатан чёрным шрифтом.
Мы увидели верхнюю строчку, там было написано «Политикен», это был заголовок газеты «Политикен». Мы поняли, что зелёный листок — это что-то вроде газеты.
Лиза повернула листок так, чтобы мама могла прочитать.
Та внимательно просмотрела текст и застыла.
Атмосфера в комнате изменилась. Мария подняла на нас взгляд.
— Откуда вы взяли эту листовку? — спросила мама Лизы.
Мы молчали. Мы не знали, что ей ответить. Мы никогда прежде не слышали слова «листовка».
Так что мы ничего не ответили.
Какой-нибудь другой взрослый, наверное, принялся бы настаивать. Или бы отругал нас. Но не мама Лизы. Она просто смотрела на текст, напечатанный крупными буквами.
То, что она сказала потом, не было обращено к нам. Тон её был одновременно вопросительным, удивлённым и печальным:
— Двадцать второе октября. Это же только через три дня!
* * *
Прошло три дня.
То, что прошло именно три, мы поняли, вспомнив слова Лизиной мамы: «Это же только через три дня!»
В тот день, спустя три дня после того, как мы побывали у Лизы дома, и она взяла с собой из сна зелёную листовку, моя мама забрала нас с Симоном и Марией из детского сада и мы отправились на площадь Кристиансхаун. Вот тогда всё и случилось.
Мы перешли по мостику через канал и пересекли «Набережную Нижнего города».
Тут мы с Симоном остановились.
Мама ещё ничего не заметила. Она не отрывала взгляда от нас и, в первую очередь, от Марии, боясь, как бы мы не попали под колёса автомобиля.
Этого мама всю жизнь больше всего боялась.
На площадь она не смотрела, потому что мы переходили дорогу.
У нас с Симоном одновременно возникли одни и те же мысли. Не говоря друг другу ни слова, мы остановились, решив, что попали в сон.
На площади было полно людей.
Был час пик, и в том, что людей так много, не было ничего необычного.
Необычным было то, что они почти не двигались.
На проезжей части было полно велосипедистов и машин. Но они тоже не двигались, они стояли. Трамвай тоже замер, словно огромный, жёлтый, длинный электрический утёс посреди замершего тёмного потока транспорта.
По площади сновали мужчины и женщины с сумками через плечо. В сумках у них были зелёные листовки, которые они раздавали прохожим.
У вагончика, где продавали сосиски, человек взял из рук продавца свой хот-дог с луком, посмотрел на зелёную листовку и застыл на месте.
Мы решили, что попали в сон, в тот же сон, который видели три дня назад. Вокруг были те же машины. Над площадью витал тот же страх. Тот же человек стоял у киоска с сосисками.
Мама, наконец, заметила, что что-то не так, и остановилась.
В эту минуту мы с Симоном поняли, что это не сон.
Мы ничего не сказали, мы даже не посмотрели друг на друга. Но мы явственно ощущали холодок в воздухе. Запах смолы с причала. Испарения стоячей воды в канале. Запахи из «Дома пирожных» на другой стороне Торвегаде.
Это был не сон. Но три дня назад, во сне, мы вместе с Лизой были на этом месте, в это время.
Женщина протянула маме зелёный листок, мама прочитала его и застыла как вкопанная.
Мы чувствовали, что ей страшно.
Не помню, чтобы мама в жизни особенно чего-то боялась. Ну разве что за нас, когда мы переходим дорогу.
— Что случилось, фру Хёг?
Симон называл мою маму фру Хёг. Он один из всех детей так её называл, мама никогда этого не требовала, наоборот, не раз пыталась объяснить ему, что лучше называть её Карен, но он, как и его мама, называл её Фру Хёг.
— Что там написано? — спросил он.
Она попыталась уйти от ответа. Она ни за что не хотела читать листовку вслух.
— Это про политику, — ответила она. — Это для взрослых.
— Фру Хёг, — повторил он, — что там написано?
Он посмотрел на неё, так бесхитростно, как он всегда смотрел на людей. И тогда она прочитала:
— «События на Кубе. Мир на грани атомной войны».
— Что такое «атомная война»? — спросил Симон.
— Это война, в которой используют очень страшные бомбы.
— А что такое «Куба»?
— Это такой большой остров.
Мы неподвижно застыли на площади — мы, Мария и мама.
Можно было бы подумать, что мы находимся в одном и том же мире. И что мир мамы и других взрослых на площади больше мира детей.
Но всё было не так.
Благодаря этим людям на площади, их глазами мы с Симоном смогли увидеть весь земной шар. Миллионы людей, которые этим вечером ощутили страх перед смертью и атомной войной. Мы не знали, что такое атомная война. Но мы чувствовали, как люди представляют её. И их страх.