Они-то сейчас и лопались. Казалось, что в руках у неё невидимые кусачки. И этими кусачками она, с точностью хирурга, резала одну за другой опутавшие его тонкие проволочки.
Вот почему мы оказались в этом месте.
Вот почему ей удавалось всё это выдерживать. Заставлять его и меня это выносить. Только здесь эту проволоку было видно. Только здесь она могла начать резать. И только здесь, где он видел, что другие люди разделяют с ним его боль, он мог позволить ей это.
Он обернулся и посмотрел назад, в пространство позади нас.
— Они сами страдали, — сказал он. — Мама и папа. Вот почему всё так.
После того как он это сказал, в зале что-то изменилось. Словно прогнали демонов. Я почувствовал, что это может быть шагом к прощению.
Лиза повела нас назад.
Это было правильно. Я успел забыть о своём теле.
Очертания виллы расплылись. Мы сидели на своих стульях. Звук аппаратуры стихал. Мальчик, ассистенты и Лиза о чём-то переговаривались. Они вновь по-родственному улыбались друг другу, как ни в чём не бывало.
Прошло несколько минут, прежде чем ко мне полностью вернулся слух.
Мальчик направился к двери. Но вдруг остановился.
— Мама насиловала сестру отвёрткой, — сказал он.
Он произнёс это как-то задумчиво.
Потом вышел из зала.
Мы сидели на своих местах. Лиза заносила историю болезни в компьютер.
— Если он сможет простить их, — сказал я, — он освободится.
Она покачала головой.
Она даже не отвела глаз от монитора, просто покачала головой.
Но, несомненно, заметила мою реакцию, потому что всё-таки подняла на меня взгляд.
— У него никогда не будет нормальной сексуальности, — сказала она. — Возможно, никогда не будет полноценных отношений с женщинами.
Я ничего не понимал.
— Там, — сказал я. — Там ты сделала всё, чтобы помочь ему. Он это понял. Ты освободила его от этой стальной паутины. От связи с травмой. Я видел, как он высвободился.
Она вскинула руку и остановила меня.
— Ты — не он!
Это было сказано резко.
— Мы рискуем, каждый раз когда отправляемся туда с пациентами. Оболочка сознания становится совсем тонкой. Мы теряем ощущение границ. Мы приписываем пациентам ожидания из своей жизни. Он не ожидает нормальных любовных отношений. Не знает, что это такое.
— Но ты помогала ему. Показала ему путь. Ты просто излучала надежду!
Вокруг было тихо. Я видел только её.
Но я знал, что ассистенты где-то рядом и слушают.
— В этом-то и состоит парадокс, — ответила она спокойно. — Мы делаем всё возможное. Мы изо всех сил верим и делаем всё возможное. И при этом знаем, что ничего не добьёмся.
В тот день у нас было ещё несколько пациентов, не помню, сколько именно. Уже наступила ночь, когда мы дописали последнюю историю болезни, вышли и направились к парковке.
Я никак не мог перестать думать о том мальчике.
— Я чувствовал, что у него есть ресурсы, — сказал я. — Его тело не пострадало. Он чувствует своё тело. Оно его радует. Это было видно по тому, как он двигается. Я чувствовал его сердце. Его искренность. Диапазон его чувств. Не могу поверить, что он безнадёжен.
Она остановилась.
— Он был полностью вовлечён в происходящее, — сказала она. — Ты это видел. Он помнит каждый случай. С подробностями. Даже когда его мать садится ему на лицо, даже когда он чуть не умирает от удушья, какая-то часть его остаётся свидетелем происходящего. Это редко бывает. Вот почему он и оказался у нас. Вот поэтому мы и видим картины в собственном сознании. Всё потому, что его сознание сохранило их. Именно поэтому с ними можно работать. В этом его единственная надежда.
Она схватила меня за плечи. Как будто то, что она сейчас собиралась сказать, было особенно важно, как будто она пыталась передать слова посредством физического контакта.
— В этом-то и состоит глубинная часть парадокса. Когда мы пытаемся помочь этим людям. Мы делаем всё, что от нас зависит, прекрасно понимая, что ничего не получится. И всё-таки перед нами открыта дверь — и мы думаем, а вдруг всё-таки удастся.
Она откинула голову и засмеялась. Ночь вокруг вспыхнула огоньками. Я пытался понять смысл её слов, но чувствовал лишь её руки, держащие мои. Их прикосновение сделало бессмысленным какие-либо рассуждения, опустошило моё ментальное пространство. Я только чувствовал, что она рядом, и мне хотелось, чтобы так продолжалось вечно.
* * *
В «Тёмной Дании» мы прожили три недели.
Мы отправлялись туда вместе с молодым человеком, который получил пожизненный срок и принудительное лечение за убийство отца и матери.