Выбрать главу

Она на секунду остановилась.

— Я всегда пыталась избегать преувеличенного страха перед будущим и преувеличенных надежд на него. Но сейчас мне кажется, что проделанная нами работа и то, что у нас пока ещё впереди, решительным образом изменит это будущее.

Я смотрел на лица сидящих за столом. Они не сводили глаз с её губ. Она полностью их контролировала. В эту минуту они были совершенно счастливы.

Я взглянул на неё. Два раза в жизни я видел её такой. Много лет назад, в зоопарке, когда слон поднял её к себе на спину, и она сверху смотрела на всех окружающих. И ещё раз — на следующий день, в бочке, когда она сказала, что мы можем изменить мир.

Меня это испугало. Меня это испугало тогда и испугало сейчас.

Собрание закончилось. Но присутствующие не хотели расходиться, они обступили Лизу и её ассистентов. Я протиснулся сквозь толпу и в дверях нагнал охранника.

Конечно же, он не был простым охранником, я это понял, пока сидел напротив него последние пятнадцать минут, он был сотрудником службы безопасности — то ли полиции, то ли университета.

— У меня есть вопрос, — сказал я, — нельзя ли мне получить список тех, кто работает в здании?

— Для этого нужно согласие Лизы.

— Служба безопасности проверяет всех?

Он кивнул.

— Все проверены на предмет судимости, прежних мест работы и личной жизни.

— И я тоже?

Он улыбнулся. Ему нельзя было отказать в определённом обаянии. Безупречный, невозмутимый датский государственный служащий.

— И вы тоже. Кроме этого, для тех, кто работает в клинике, требуется допуск Лизы.

Все разошлись. Мы с Лизой остались за длинным столом. Буфетчицы быстро и бесшумно собирали со стола бутылки и чашки.

— Ты была права, — сказал я. — Я не всё помню из тех времён. То есть, не всё есть в активной памяти. События всплывают в сознании, когда я начинаю о них рассказывать.

Она посмотрела на женщин, которые убирали со стола.

— Можно нам с Питером остаться вдвоём? — попросила она.

Так она отдавала приказы — мягкие, но настойчивые, облечённые в форму вопроса.

Женщины вышли и закрыли за собой двери — тяжёлые звукоизолирующие перегородки, которые медленно встали на свои места, вжавшись в резиновые уплотнители.

Мы остались одни.

Нам не нужны были сканеры. Мы были так близки друг другу — как будто у нас были шлемы на голове.

— Мы снова собрались в бочке на следующий день, — сказал я.

Перед нами возникла улица Энгхэвевай, дома, мост через железную дорогу, проволочная ограда, игровая площадка, кусты. И мы втроём: Симон, Лиза и я.

Внешний мир поблёк — он не исчез, но стал совсем тусклым.

— Посмотри в моё прошлое, — попросил я.

Мы обратились к моей жизни, первым семи годам моей жизни.

Так уж устроены глубинные слои сознания. Если ты что-то называешь, если на что-то обращаешь внимание, оно появляется перед тобой.

Мы оглянулись назад, мы, нынешние, и смотрели теперь на игровую площадку на Энгхэвевай, залитую солнечным светом. Оттуда, из какого-то места, в какую-то минуту, отстоящую на тридцать лет от дня сегодняшнего, мы посмотрели на те воспоминания, которыми делились здесь, в клинике, в Ютландии, на протяжении последних трёх месяцев. Когда я начал рассказывать, а она начала вспоминать.

Всё рассказанное представлялось нам ясным и упорядоченным.

Но если мы оборачивались и смотрели вперёд, в сторону того, что тогда было для нас будущим, возникала лишь темнота.

Я говорю «оборачивались», но я не имею в виду физическое движение. Как только мы смещали внимание со здесь и сейчас тридцать лет назад и смотрели на то, что случится через минуту, когда мы войдём в бочку, то тут нас встречала мгла.

Не угольно-чёрная, но тёмная и непроницаемая.

— Я не помнил своего детства, — сказал я, — я не помнил его отчётливо. Оно стало возникать передо мной, только когда я начал тебе о нём рассказывать. Я думал, что рассказываю то, что помню. Но это не так. Оно появлялось, только когда я рассказывал. Почему так?