Давным-давно Алека назвали бы ангелом. Сам себя он называл Пожирателем Грехов. Бесподобно красивый – это признавали все; бесконечно старый – он глядел на окружающих, как на маленьких детей, затеявших некую игру; очень умный – казалось, он знает ответы на все вопросы. Алек питался отрицательной энергией, воспроизводимой живыми существами. Подобно энергетическому вампиру, Пожиратель выкачивал все самое темное из человека или места, избранных для питания. Ну и, соответственно, как любой гурман, отлично знал, где можно раздобыть любимый деликатес.
– Он тебе не перезванивал? – Спросила Шапка.
– Нет еще, – Беленус отпил чай, – я предупредил, что мы все будем заняты ночью, а утром у него прием. Поочередно психологом и психиатром подрабатывает.
Алек предпочитал не сильно выделяться, играя роль бизнесмена средней руки – чтобы хватало средств на любимые шалости. Поэтому, разумная дружба с Ану, знакомой с нужными людьми и суперами, пришлась как нельзя, кстати, существенно облегчив мелкие проблемы. И, о да, Алек тоже искренне ненавидел Детей Миля, из-за которых во времена Инквизиции потерял кого-то очень близкого. Впрочем, кого именно, можно было только догадываться.
– Идеальное для него место, – улыбнулась Фир.
– Угу, – подтвердил мужчина, – даже буйных успокаивает одним щелчком пальцев.
– Я тоже так могу, – шутливо проворчала Шапка.
– Да, – засмеялся собеседник, – только Алеку не нужно будет никому ничего ломать.
– Доброе утро всем! – Аили появилась в гостиной, сияя улыбкой не хуже чем утреннее солнце. Двигаясь плавно и легко, она поцеловала Беленуса, забрав у него одну из чашек с чаем и обратилась к Фир, – а что с твоими волосами?
– М-м-м… – Ллариг уже забыла, что использует гламор, хотя еще вчера пришлось бы приложить массу усилий, чтобы удержать эту иллюзию. – Это гламор.
– Здорово, – восхитилась Аили, – я тоже попробовала вернуть ту внешность, которая была у меня вчера утром.
– У тебя вполне получилось, – кивнул ее муж.
– Может, покажешь себя без иллюзии? – Предложила Фир, тряхнув волосами, возвращая им прежний цвет, – давно не видела, как ты выглядишь по-настоящему.
Гламор исчезал постепенно, будто Аили стеснялась своего истинного облика. Заметив это, Беленус взял ее руку в свою ладонь и, поднеся к губам, поцеловал тонкое запястье. Его жена вспыхнула нежным золотистым светом, будящим воспоминания о зреющих пшеничных полях на границе лета и осени. В глазах Аили клубились серые облака, готовые пролиться благодатным дождем, и россыпь бриллиантовых росинок, щедро рассыпанных по всей радужке. Губы отсвечивали нежно-розовым, а волосы, желтые как липовый мед, крупными кольцами вились до середины спины.
– Ну, волосы у тебя явно стали длиннее, – оценила Шапка.
– Они просто… отросли, – пожала плечами Аили, – вчера.
И улыбнулась.
***
Ритмичная мелодия разорвала тишину на кухне – звонил телефон Фир. Эккарт услышал, как Конхенн сонно поднял голову от стола, зевнул и притянул кружку с кофе поближе. Вообще-то, оборотни старались не употреблять искусственно возбуждающих средств, опасаясь вспышек беспричинной ярости, но Кон слишком устал и слишком хотел спать, чтобы отказаться даже от такой попытки дождаться брата. С другой стороны, организм перевертыша имел достаточно быстрый метаболизм, поэтому Конхенн чувствовал себя странно, попеременно борясь с периодами, когда жутко хотелось спать или наоборот, когда его одолевала сверхчеловеческая активность.
– Да иди отдыхать уже, – засмеялась Фир, и уже в трубку продолжила, – да, слушаю.
Эккарт слышал разговор так отчетливо, будто была включена громкая связь. После вчерашней ночи все ощущения стали намного четче. Например, он мог бы сказать, что утром Фир пила какао с двумя ложками сахара, или что его сын сегодня ночью был с блондинкой – ее сладковато-молочный запах окружал Конхенна, как когда-то тонкое шелковое покрывало окутывало арабских невольниц. В главном зале Беленус кому-то звонил по телефону, слушая гудки. Аили сидела за ноутбуком – ее пальчики отстукивали дробь по клавиатуре. Домовой гремел кухонной посудой, а во дворе, словно стадо миниатюрных слонов, топали гномы. Примерно так Эккарт воспринимал окружающее, когда был в зверином облике. В человеческом теле все казалось чуточку иным, хотя, по зрелому размышлению, происходящее ему очень нравилось.
– У меня тут паренек из отпуска вернулся, – звонил Старый, после взаимных приветствий перешедший прямо к делу, – говорит, были у него такие клиенты, о которых ты интересовалась пару деньков назад. Пашка как раз последний день работал, а эти ребята очень требовательными оказались, вот он и запомнил.
– Слушай, так это прекрасно! Я думала, что мы ребят совсем потеряли! – Голос Фир звучал так дружелюбно, будто они искали лучших друзей, которых потеряли по ошибке. – Может, подкинешь какую-нибудь контактную информацию?
– Я поэтому и звоню. Они нам номер оставили, запишешь?
– Спрашиваешь! Суперстар, ты просто чудо!
Ллариг запомнила цифры и попрощалась. Повесив трубку, она помчалась к Беленусу, сообщать новую информацию.
– Конхенн, пойди, приляг, – услышав, как сын снова уперся головой в столешницу, Эккарт решил немного покомандовать.
– Па, я хочу дождаться Мака, – сонно пробормотал один из близнецов, – с ним что-то важное произошло, уверен.
– Тогда иди на диван в главном зале, иначе у тебя скоро шишка будет от этого стола, – улыбнулся мужчина.
– Кофе не помогает, как я надеялся, – посетовал Кон. – Ты прав, пожалуй. Там сразу будет слышно, когда брат вернется.
– Сын, – Эккарт приостановил Конхенна, выходящего из кухни, – на тебе запах краски для татуировки. Под кожей.
– Да, Па, – подтвердил тот.
– Фир скажешь, когда будете уезжать. Ей вредно волноваться.
– Мы учуяли, Па, – улыбнулся Конхенн.
– Я подтверждаю, это именно то, что вы подумали, – ответной улыбкой Эккарта можно было освещать комнату, – иди, отдохни.
***
– Давай, девочка моя, скажи это.
Сегодняшнее утро было гораздо более теплым, чем положено ранней весне. Ранние пташки выводили свои замысловатые трели. Стоял нежный клейкий запах распускающихся древесных почек и рыхлой плодородной почвы. Кое-где выглядывали редкие пучки только проклюнувшейся зеленой травки.
– Маккон, я не могу, – она покачала головой, – такие обещания связывают слишком сильно.
При свете дня она была еще красивее. Ниже самого Мака, с чуть полноватой, но очень гармоничной фигурой. Ее кожа была молочно-белой. Волосы девушки оказались темно-рыжими, почти каштановыми, перемежаясь медными и красными прядями. Заплетенная с середины спины коса так растрепалась ночью, что она и вовсе расплела волосы, оставив их свободно виться до середины бедер. Глаза утратили свечение, приобретя глубокий изумрудный цвет с золотыми и черными прожилками. Но морем она пахла по-прежнему, даже сильнее.
– А я не могу позволить тебе войти, Донна, если ты откажешься.
Мужчина покачал головой. Разноцветные ленты и многочисленные рубины в его чуточку потрепанных волосах вспыхнули в свете восходящего солнца. Он излучал магию, хотя и не так ярко, как пару часов назад. В дневном свете стали заметны некоторые перемены: в волосах Маккона появились белоснежные пряди, на радужке глаз – золотые и серебряные полосы, лучами расходившиеся от зрачка, делая основной синий цвет еще глубже и интенсивнее. Татуировки на запястьях были скрыты напульсниками, но на спине – футболка была снята – играли ониксовым блеском, состязаясь в яркости с его светящейся загорелой кожей.
– Ладно, – девушка потерла виски, будто мучаясь от головной боли, – я еще могу пожалеть об этом, но пусть будет так. Клянусь ни словом, ни делом, ни бездействием не вредить Жрецу, Жрице или их свите в течение полугода от данного момента. Если я нарушу данное обещание, пусть небо упадет на меня и раздавит, пусть земля разверзнется и поглотит меня, пусть море поднимется и обрушится на меня, пусть придет за мной Дикая Охота.