Буде спросят, кто же допустил приезд Афанасия Власьева свершить обручение Дмитрия с Мариной, отвечать: «Афанасию Власьеву как было верить? Афанасий — вор, разоритель веры христианской, тому вору советник, поехал к государю вашему Сигизмунду королю по его воле, без ведом бояр».
Паны Рады не уставали изобличать посланников Шуйского во лжи, насмехались над ними, называли царя Шуйского убийцей, обвиняли его в том, что он ограбил польских гостей. На улицах в послов кидали комки грязи, норовили нанести увечье камнями. Волконский требовал встречи с королем, паны Рады уверяли его, что король в таком гневе, что и слышать не хочет о послах. Волконский сумел дать знать королю мимо панов радных, что хочет говорить о тайном деле.
Сигизмунд принял Волконского. Приватная встреча. Король стоял, на приветствие не ответил. Волконоский, не теряя времени, сказал:
— С панами Рады я вел, государь, переговоры, как посол царя Василия Шуйского. С вашей милостью говорю от имени всех московских бояр и вышеначальных людей. Для того и принимаю позор и унижение. Государь, может ли быть, чтобы, вашей милости, не доносили, как позорят наше посольство?
— А что же ваше посольство могло ожидать, после того, как московские люди с благоволения царя Шуйского избивали наших граждан, прибывших гостями на свадьбу вами же признанного царя Дмитрия?
— Ваша милость, в том вина и злоумышление Василия Шуйского. Не стоит сожалеть об убийстве царя Дмитрия, он своровал у нас и у вашей милости, готовил поход, дабы овладеть престолом, вашей милости, и проложил вражду между нашими государствами. Мы, бояре и вышеначальные люди, хотим эту вражду погасить. Бояре и вышеначальные московские люди бьют челом, вашей милости, чтоб вы пожалели о нашем сиротстве и дали бы согласие венчаться на Московское царство.
У Сигизмунда дух захватило от речений посла, но он умел сдерживаться. Напустив строгость, отвечал:
— Я не даю веры московским людям. Я не хочу, чтобы они ночью явились во дворец и убили бы меня, как убили царя Дмитрия. Путь бы они убили своего царя, которого встречали колокольным звоном, а зачем же было убивать польских гостей, да еще и держать в плену, тех кто уцелел, отбившись от московских убийц? Но об этом что же ныне говорить, когда оказывается, что царь Дмитрий жив, а Шуйский лжет, что он убит. Кому верить? Поэтому я оставил думать о Дмитрии. Я думаю о своих подданных, которых Шуйский держит в плену, словно бы взяты они в плен на поле боя, а не на свадебном пиру. Если Шуйский будет их держать в плену, не будет у нас ни перемирия, ни мира, не будет у меня и доверия к московским боярам, пока они терпят убийцу и изменника Василия Шуйского.
У Сигизмунда после беседы с Волконским явилась возможность обсудить московские дела с новым папским нунцием, чтобы втянуть его в круг своих интересов. Интересы его сводились к получению от папского престола субсидий для завоевательного похода в Московию.
Король принял Симонетту в Вавельском замке, в том же кабинете, где когда-то принимал претендента на московский престол и обычно беседовал с Рангони. После обычного обмена приветствиями, король вручил Симонетте письмо пана Харлевского. Подождал пока нунций его прочтет и спросил:
— Что думает, ваша милость, об этом интересном известии? Мне важно знать мнение столь искушенного дипломата.
Симонетта картинно развел руками.
— Я теряюсь в предположениях. Есть свидетельства, что царь Дмитрий убит, есть свидетельства, что он жив? Важно другое: нужно ли, чтоб он оказался жив?
Король оценил столь точное понимание нунцием сложившихся обстоятельств. С ним можно быть откровенным. Но в меру, в меру! Король пояснил:
— Я развею ваши сомнения. Тот, кто царствовал в Москве под именем Дмитрия, несомненно убит. Тот, о ком пишет пан Харлевский — не Дмитрий. Но я не собираюсь ему мешать. Те, кто ранее знали прежнего Дмитрия, охотно признали их тождество. Могу добавить, что внешне они совершенно несхожи. Пусть Шуйский расплачивается за свои преступления!
Король, дав понять нунцию последними словами, что не препятствует новому замыслу Ордена с Дмитрием, замолк. После значительной паузы продолжал:
— Посол из Московии, князь Волконский, как оказалось, имеет ко мне тайное поручение от московских бояр. Московские послы не впервые, имея наказ от царя говорить об одном, говорят о другом. Они поставили на царство царя Шуйского, теперь ищут, как от него избавиться. Московские люди не хотят видеть на царстве Шуйского. Они знают, что второй Дмитрий обманщик, но пойдут за ним, лишь бы лишить Шуйского власти.
— Ваше величество, вы рисуете безисходную картину смуты в соседнем государстве...
— Да, безисходную, если московитов предоставить самим себе. Вражда между поляками и русскими усиливает султана и дает ему одерживать победы на европейских землях. Хотел бы заметить: царь Дмитрий не был сыном московского царя Ивана Мучителя. Черт знает, чей он был сын. Однако он один из всех московских государей понял, что разобщенность поляков и русских лишают оба народа создания самого могущественного государства. Он перешел из греческой схизмы в истинную веру и, только подумать, хотел соединить под одной короной и Речь Посполитую и Москву.
— Какая дерзость! — воскликнул Симонетта.
— Разумная дерзость! Объединение Речи Посполитой и Московии — великий замысел! Но его нельзя завершить поспешностью. Князь Волконский, посол Шуйского, пришел ко мне с тем же замыслом в тайне от Шуйского.
— Как совместить этот замысел с разницей в вероисповедании?
— В том и состоит лукавство бояр. С моей помощью они хотят избавиться от Шуйского, а передачу мне московского престола утопить в споре о вере. Я должен иметь войско, с которым я мог бы войти в Москву и погасить споры о вере. Мы разорены рокошем, сейм откажется вотировать расходы на войну.
Более откровенно король не решился просить Симонетте ходатайствовать о субсидиях перед Римским престолом. Имеющий уши, да услышит, имеющий разум — уразумеет.
Регулярные войска короля Сигизмунда оказались более стойкими, чем шляхетская вольница. Пан Зебржидовский, глава рокоша, не получив ожидаемой помощи от своего крестника царя Дмитрия, свертывал силы мятежников. Мятеж угасал. Те, кто мог надеяться на королевскую милость, разбредались по домам, а тем, кого королевский суд заочно приговорил к смертной казни, деваться было некуда, оставался свободным путь в Московию грабить и разорять соседей, под предлогом защиты прав ее законного государя Дмитрия.
Князь Роман Кирикович Рожинский после разгрома мятежников прискакал со своими юргельтами и приверженной ему шляхтой в свой замок на Днепре. Все его огромные поместья были заложены и перезаложены жидам арендаторам. Супруга его добывала средства для поддержания княжеского дома вооруженными наездами на соседей. Но наступило такое разорение, что и грабить стало нечего. Супруга своего она встретила упреками. Навоевался, дескать, а чем кормить холопов и шляхту, что прижилась при дворе.
— Созвать жидов — арендаторов! — распорядился князь. — Жиды, как сливы. Плоды съедены, остались косточки. А мы из косточек зерна вынем!
Юргельты поскакли за арендаторами. Князь наказал, чтобы не стеснялись в обхождении. Если не поедут добром, так вязать. А еще велел рубить лозу для розог и ставить медные быки, чтоб греть в них воду до крутого кипятка.
— Живьем буду варить, коли упрутся за свои злотые!
Наказания за самоуправство не опасался. Ко всем грехам — невелика прибавка. Из судебных приговоров он уже давно мог сшить шубу. Об одном он не подумал, что замахнулся ограбить людей умных и изворотливых, которые умели угадать, что князь сделает не только сегодня, но и завтра.