Жолкевский приказал своим полковникам быть готовыми к выступлению, а куда не объявил, опасаясь переметчиков. Коней не расседлывали, подкрепились в сухомятку. Разожгли костры, чтобы в Цареве-Займище полагали, что поляки не собираются трогаться с места.
Дмитрий Шуйский и его воеводы пребывали в восторженном настроении. Лазутчики донесли, что поляки взяли в осаду Царево-Займище, стало быть, остается их прижать к городским земляным валам и раздавить. По такому случаю, в шатре Дмитрия Шуйского собрали пирование, дабы отпраздновать скорую и верную победу. Пригласили и Делагарди, чтобы обласкать его перед битвой и еще раз пообещать скорую выплату жалования шведам. Делагарди запаздывал, пирование начали без него, досадуя на его неуважительность.
Делагарди уже имел случай оценить военное искусство Жолкевского во время войны с Польшей, был им пленен, потому и опасался не приберег ли старый лис какой-либо хитрости. Имел он к тому же известия, что французы и шотландцы пересылаются с поляками и готовят измену. Не о них забота, а о своих, о шведах. Шведам пощады от полякам не ждать. Потому на пирование к Дмитрию Шуйскому не спешил, предупредил ротмистров, чтобы стереглись от внезапного нападения и пошел посмотреть, что делается в московских полках.
Место расположение войска — поле на краю леса. Валами окопать лагерь по-ленились,обнесли редким частоколом и хворстом. Не защита, а всего лишь обо-значение границ лагеря. Русские полки перемешались. Полная неподготовленность к внезапному нападению. Кто пьянствовал, кто играл в зернь, вспыхивали пьяные ссоры.
Делагарди подошел к костру русских ратников.Сидел в кругу ратников старик с седой бородой до пояса и что-то напевал речитативом. Мелькнуло и знакомое лицо пушкаря из Троицы, которого выпросил у архимандрита Дионисия.
В свете костра узнали шведского генерала. Делгарди поманил к себе Егорку и, положив ему на плечо руку, повелел идти с ним. Присел у костра и попросил толмача переводить сказ старика. Присели у костра и сопровождавшие его офицеры. Старик сказывал, толмач переводил:
Сказитель замолк. Толмач досказывал сказ для Делагарди и шведских офицеров. Ратники сидели у костра, не молвя слова.
Вечер стоял теплый, от костров тянуло жаром, а Делагарди похолодел, будто изморозь простегнула спину. Дворцовая тайна не осталась тайной. И малым числом противника может быть повергнута войсковая армада, если солдаты окажутся как бы без рук. Московское войско изначально мертво в душе и движется на поляков лишь по инерции, ненавидя и презирая своих воевод. Старика поблагодарил за сказ, пошел от костра в окружении столь же встревоженных сказом офицеров. Шел к шатру Дмитрия Шуйского и остановился. Подозвал к себе Егорку и наказал ему взять коня и второго заводным и о двуконь гнать в Троицкий монастырь.
— Тебе, пушкарь, ныне там место. Наказываю тебе повестить архимандрита Дионисия, чтоб готовил монастырь к новой обороне!
В шатре у Дмитрия Шуйского шумное пирование. Увидев Делагарди, Дмитрий Шуйский сказал:
— Пренебрег нами свейский генерал, а мы за его здоровье давайте поднимем чашу! Нальем и ему до краев...
Делгарди жестко ответил:
— Перед битвой не пью ни вина, ни пива!
— И нас остужаешь?
— Опоздал я на ваше пирование, а ходил по войскам. И вам надобно поглядеть, как бы не подобрались к нам поляки, а пировать бы после победы, а не на бой идучи!
— Оговорил! Со страха сей голос! Поляки? Откуда бы им взяться? Такого не бывает, чтобы мышь на кота бросилась. Одолевает тебя шведский воевода робость. Теперь мне понятно, почему Михайло Скопин медленно шел к Москве. Если каждого шага опасаться, лучше дома на печи сидеть!
— Из опасения и я, пожалуй, вас оставлю, пойду к своим ратникам поближе...
Делагарди вышел. Дмитрий Шуйский молвил, провожая его недобрым взглядом:
— Каков шведский гусь! Придет время и его ощиплем!
Едва начало смеркаться, Жолкевский послал к полковникам гонцов с приказанием, обмотав копыта лошадей травой, быстрым шагом идти в Клушино. Под Царевым-Займищем оставил пехоту и запорожких казаков, наказал разжечь множество костров.
До Клушино два часа хода. До наступления рассвета польское войско остановилось в лесу поблизости от русского лагеря. На перепутьи ночи и рассвета, с 23-го на 24-ое июня, Жолкевский с полковниками, крадучись выехали к опушке леса. Их взгляду открылся лагерь московского войска.
В пути ночными дорогами Жолкевский торопил свое войско, опасаясь не успеть к подъему московского войска. Занимался уже рассвет, а в московском стане царил дремучий сон. Видно было какое-то движение у шведов и французов. Ни звука не долетало до лесной опушки. Не видно было и не слышно какой-либо сторожи.