2-го июня 1611 года Делагарди, пройдя новгородской землей, остановился в Хутыни под Новгородом.
4-го июня к Делагарди явились на переговоры новгородские «лучшие люди» во главе с новгородским воеводой Матвеем Бутурлиным. Матвей Бутурлин, претерпев от поляков, люто их ненавидел и был готов на союз против них, хотя бы с самим чертом. Из ненависти к полякам у него родилась гибельная мысль искать подмоги у шведов любой ценой.
На посольском съезде со шведами он был осторожен, позже, с глазу на глаз, предложил Делагарди избрать на московский трон одного из сыновей Карля IХ, а прежде избрать шведского принца государем Великого Новгорода. Предложение столь же неожиданное, как и прельстительное. К тому же давало возможность потянуть время, чтобы прояснилась обстановка под Москвой и Смоленском. Бутурлин послал послов под Москву к Ляпунову, Делагарди отправил вестовщиков к королю Карлу.
Однако, новгородская Господа раскололась надвое. Вторым воеводой в Новгороде сидел князь Одоевский. Между воеводами не было согласия. Князь Одоевский не собирался отдавать Новгород шведам и не хотел шведского принца в государи ни Новгорода, ни, тем более, Московии. В Москву к Ляпунову пошли посланцы и от Одоевского.
Одни посланцы везли предложение поддаться шведам, другие шли с наказом стоять против шведов. И те и другие вышли из Новгорода до того, как туда пришло известие о падении Смоленска.
И Бутурлин и князь Одоевский в равной степени, сами того не желая, своим действиями привели московское ополчение к катастрофе, ничего не выиграв для Новгорода.
Бутурлин наказал соим посланцам говоорить о шведском королевиче с Ляпуновым, посланцев Одоевского в расчет не принял.
Трубецкой, прослышав о предложении Бутурлина и Одоевского, тотчас сообразил, как отделаться от Ляпунова, поддержавшего Заруцкого с Маринкиным сыном. Без поддержки Ляпунова избрание на царство Маринкиного сына не прошло бы. Земство без Ляпунова искало бы царя из рюриковичей.
События развивались быстрее, чем их могли оценить стороны, участвовавшие в них.
Под Москву и в Новгород известия о взятии королем Смоленска пришло почти одновременно.
У Ляпунова раздумье. Российское государство, не изгнав из Москвы поляков, потеряло Смоленск и теряло Новгород. Королевское войско, захватив Смоленск, не двинется ли на Москву? Для короля это было бы самым разумным решением. В сражении с регулярным королевским войском на стойкость ополчения Трубецкого надежды мало, да и земское ополчение не готово к такому сражению. Без Трубецкого и казаки Заруцкого не составили бы нужной подмоги. Ляпунов созвал ближних и доверенных ополченских воевод, не позвав ни Трубецкого, ни Заруцкого. Сообща решили дать согласие посланцам Бутурлина пригласить на царство в Москве шведского принца, а Делагарди просить идти без промедления к Москве, дабы отбить общего врага — короля Сигизмунда.
Не сохранима тайна, когда в нее многие посвящены. Заруцкий узнал о переговорах с посланцами Бутурлина, и о намерении Ляпунова призвать на царство шведского принца. На том и обрел себе Ляпунов смертную участь.
У Ляпунова забота о всей Русской земле, у Заруцкого — посадить на царство Маринкиного сына, хотя бы Русская земля и дошла бы до полного разорения.
Еще не вернулись посланцы Бутурлина и Одоевского в Новгород и не при-шло ответное посольство от Ляпунова, как Делагарди осадил Новгород. 8-го июля он начал обкладывать Новгород, а уже 17-го июля он вынудил новгородцев подписать с ним договор о признании сына шведского короля Великим князем Владимирским и Московским.
Казалось, что уже не было бедствий, которых не испытала бы Русская земля, но чаша испытаний еще не была исчерпана.
Прокопию Ляпунову, рязанскому дворянину, не боярину и не князю, удалось
объединить ранее необъединимое. По началу никто не угадал из тех, кто готовился натянуть на себя Русь, как натягивают одеяло, что Ляпунов приобретет славу объединителя русских людей, а когда сие свершилось, стал он как бы неприкасаемым.
Заруцкий имел надежду привлечь Ляпунова на сторону Марины, не очень-то надеясь, что тот пойдет до конца, а еще более опасаясь, что земство, набрав силу, откажется от Марины. А тут — вот оно: переговоры со шведами о призвании на царство шведского королевича.
С казаками, что ни день, неприятности и раздоры. Ляпунов строго наказал казакам из лагеря не выходить, по городам и деревням не разъезжать, поборов с жителей не брать. Будто бы такой наказ был исполним! Заруцкий с усмешкой встретил сей наказ. Употреби он против казачьего разбоя власть, вскорости по-терял бы свое атаманство. Казаки, не добыв «зипуны», заскучали бы и разбежались.
В станах Заруцкого, Трубецкого и Ляпунова имелись соглядатаи Гонсевского, что готовы были служить хотя бы и чёрту, лишь бы иметь сиюминутную выгоду.
У Гонсевского надежда на избавление — приход под Москву короля. Но его уже известили, что король возвращается в Польшу. Оставалась надежда поссорить ополченцев Ляпунова с казаками Заруцкого и гультящими людьми Трубецкого. В этом темном деле — советчики у Гонсевского Федька Андронов и Михаил Салтыков.
Федька Андронов и Михаил Салтыков через своих людей подбросили Заруцкому мыслишку. Король ушел по своей королевской нужде в Польшу, Владислава на царство дать отказался, приберегает московский престол для себя, да тому никак не сбыться. А к чему бы искать, то, что без трудов в руки идет? Есть венчаная на царство царица Марина Мнишек, она же и польская княгиня. Нику-да она из королевской воли не уйдет. Марине слудует взять взять царский венец не из рук ополчения, а из рук короля. При ней тогда благоволение и поддержка всей Речи Посполитой, а там, как Бог даст...
Заруцкий внимал соблазнительным речам, не очень-то соблазняясь. Отыскивал в них свое. А свое — лишь бы состоялось возведение Марины на престол, а там и вправду — «как Бог даст»! А Бог на Руси всегда давал ляхам путь чист обратно в Польшу.
Заруцкий ответил подосланным доброхотам, что пока Ляпунов стоит во главе земского ополчения, сговор с поляками невозможен. Федька Андронов и Михаил Салтыков тут же присоветовали Гонсевскому убрать Ляпунова руками казаков. Они и дьяк Грамотин указали и способ. Польские разъезды не раз перехватывали грамоты Ляпунова в города. Дьяк подделал руку Ляпунова. Оставалось сочинить за него ему во вред. А тут вот она и подсказка. Будто дьявол подстерегал свой час.
Строгости Ляпунова к казачьему разбою вызывали среди казаков ропот. Казаки упрекали Заруцкого, что поддался он Ляпунову и нет казакам житья от земских.
По указу Ляпунова, когда казака ловили на разбое, тут же его ставили на расправу. По суровости времени — казнили. Уже не однажды схватывались земцы с казаками, застигнутыми на разбое.
И вот оно — вылезло. Казаки наехали на Николо-Угрешкий монастырь. Взяли монастырскую казну, ободрали с икон серебро, уволокли утварь и погнали со скотного двора коров. Ватага в двадцать восемь человек. Не успели выйти за монастырскую ограду, прихватила их земская сторожа. Вел ее человек суровый и скорый на расправу с разбоем — Матвей Плещеев. Схатились было казаки со сторожей, да Плещеев водил с собой не менее сотни умелых ратников. Казаков перевязали, награбленное вернули в монастырь. Судили грабителей на месте. В Москву не повели. Оттащили к Москве-реке и утопили. Такую казнь называли «посадить в воду».