Пожилой и усатый метнулись к батареи, и принялись ее ощупывать, а оставшийся на кровати человек только покачал головой:
– Все… Опоздали. Саша. Павлик. Да перестаньте вы. Ясно, что там ничего нет. Они нас опередили.
– Да что, мать вашу, происходит?! – рявкнул я, и тут в дверь постучали. Пожилой подскочил к двери и щелкнул ручкой:
– Не открывайте. Ради всего святого…
Я уставился на него, плохо понимая, свидетелем чего сейчас являюсь. Стук в дверь возобновился, послышался резкий мужской голос:
– Откройте немедленно. Это скорая психиатрическая помощь. В вашем номере находятся трое опасных для окружающих больных, сбежавших сегодня из лечебницы. Если вы сейчас не откроете, мы вызываем милицию и ломаем дверь.
Решительно шагнув к порогу, я внутренне усмехнулся: «Вот все и прояснилось. Психи. А я-то думал…»
Пожилой вдруг схватил меня за руку:
– Молодой человек. Мы – не больные. Это чудовищная ошибка. Они убьют нас. Не открывайте.
– Поздно, Владимир Михайлович. – оборвал его усатый: – Он все равно нам не поверит, а эти… они сломают дверь, и будет еще хуже. Придется сдаваться.
Слегка напуганный соседством с тремя психами, я поддержал усатого, стараясь говорить убедительно:
– Мужики! Все будет хорошо. Вам никто не желает зла. Вас отвезут в больницу, вылечат…
– Да заткнитесь вы… – рявкнул вдруг пожилой, отстранил меня и сам отпер дверь. В номер вбежали несколько дюжих мужчин в белых халатах, со смирительными рубашками в руках.
Пока троицу психов пеленали в смирительные балахоны, рыжеватый, с аккуратной бородкой, врач, объяснял мне:
– У этих троих очень редкий недуг, так называемая общая мания действия. До поступления к нам они даже не были знакомы, но, встретившись в больнице, неожиданно объединились, вообразив себя сотрудниками какой-то тайной организации, которая через мифических резидентов якобы передает им задания. От их рук едва не погиб больничный сторож – они вообразили, что он – агент враждебной разведки. Сегодня ночью они бежали из клиники, и вот, влекомые своей манией, попали сюда. Специалист сразу распознал бы в них больных, ну, а вы-то могли и поверить их бреду. Случай редкий, но не такой уж не реальный…
Я проводил псих-бригаду до лифта, поблагодарил рыжего врача за чудесное избавление, вернулся в номер, закурил, и задумался.
Пусть даже эти трое и были ненормальными, хотя и отрицали это. Я где-то читал, что ни один сумасшедший никогда не признается в собственном безумстве. Но они искали то же, что и утренняя гостья, а уж она-то точно не производила впечатления больной. И самое главное – она ведь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО забрала что-то, какой-то небольшой предмет, из-за батареи…
Около десяти, выкурив полпачки сигарет, выпив обе бутылки пива, но так и не успокоившись, я спустился в вестибюль гостиницы – купить чего-нибудь почитать. В спешке отъезда из Москвы я совершенно забыл прихватить с собой легкое развлекательное чтиво, которое, как известно, лучшее снотворное.
Огромный вестибюль «Гавани», устланный коврами, заставленный стеклянными будочками сувенирных, газетных, и прочих киосков, украшенный зеленью настоящих пальм в кадках, кишел народом.
Потолкавшись у стойки бара, я купил еще пару пива, пакетик жареных фисташек, в ларьке напротив приобрел «АиФ», книжку Желязны «Создания света, создания тьмы», и уже собрался было возвращаться к себе, как вдруг меня окликнули.
– Эй, господин Бука!
И вновь пришлось обернуться – сквозь толпу ко мне решительной походкой, покачивая бедрами, шла утренняя Ирина, в короткой песцовой шубке, с букетом роз в руках, а за ней семенил невысокий, едва не на голову ниже девушки, невыразительный человечек в пальто.
– Что же вы не здороваетесь? – улыбнулась девушка: – Ах да! Я же забыла – вы плохо воспитаны. Но все-таки, все равно – здравствуйте. У нас к вам разговор, давайте присядем.
Непонятно, зачем, но я покрутил головой, и не найдя, что сказать, послушно пошел за красавицей и ее мелкомасштабным спутником к свободному дивану, притаившемуся между пары разлапистых пальм. Уселись.
И в ту же секунду я почувствовал с той стороны, где присел спутник Ирины, резкую, пронзительную боль в бедре. Такую, какая бывает от укола, сделанного недобросовестной медсестрой…
– Э-э… Вы… что?… Сука… – только и смог выговорить я, чувствуя, как деревенеют губы. Руки и ноги сковала необоримая, чугунная усталость, голова дернулась, перед глазами поплыли какие-то мглистые пятна. Гомон множества людей, толкущихся в вестибюле, потух, ушел на второй план, и звучал теперь глухо, как сквозь вату. Однако сознания я не потерял и видел все, что со мной происходит, как бы со стороны. С трудом ворочая глазами, я наблюдал за ловкими руками Ирины, проворно обшарившими карманы куртки. Вот появились ключи, вот – бумажник, вот паспорт.