Отставной полковник КГБ Урусов, возглавляющий Отдел Охраны НИИ, крупный, пожилой, слегка обвисший от кабинетной работы, покивал головой, добавил:
- Вообще, система охраны режимных институтов, сложившаяся за последние сорок лет, сбоев обычно не давала! Но сейчас... Бардак, мать его... Короче, кто-то настойчиво пытается овладеть любой информацией по разрабатываемой институтом теме! При этом я вынужден признать, что мы пока бессильны что-либо сделать, и это просто чудо, что ещё никто из работников НИИ не пошел на сотрудничество! Я не сомневаюсь в ваших людях, уважаемый Виктор Петрович, но человек слаб, времена сейчас тяжелые, а предложения нашего противника, да, да, именно противника, очень заманчивы!
Феоктистов вздохнул:
- Противник - это вы загнули, но насчет заманчивости... Сергей Степанович, чтобы вы знали - начальнику отдела теоритических разработок, доктору наук, было предложена купчая на трехэтажный дом с лифтом и бассейном в одной из стран Центральной Европы, двести тысяч долларов ежегодного дохода и работа по профилю в ведущих институтах мира! Вот так, не больше, ни меньше!
Воронцов пожал плечами:
- Так может быть, это просто блеф?
- Блеф!? - буквально взвился Урусов: - Мы, я имею ввиду своих бывших коллег, тщательно проверяем каждое сообщение! Все подтверждается! К сожалению, законы некоторых зарубежных стран, скажем, Щвейцарии, строго охраняют тайну личности вкладчиков частных банков, иначе этот Некто, или "Никто", как он представляется, давно бы был у нас в руках! Все реальность! И дома, и деньги, и то, что мы до сих пор не можем даже засеч, откуда звонят сотрудникам интитута! Я, между прочим, подавал начальству, ну, в фирму-заказчик, рапорт о необходимости временно заморозить работу над проектом, потому-что чувствую - захоти этот Никто перейти к решительным действиям, мои люди вряд ли смогут ему помешать! А вы говорите - блеф!
Директор института нетерпеливо забарабанил пальцами по полированой поверхности стола:
- Вернемся к Пашутину! Я уже сказал - он человек со странностями! Достаточно молод, талантлив, к науке вообще, и к своей работе в частности подходит исключительно творчески, в обычной жизни рассеян, несобран, что назывется, чудак! Поэтому, Сергей Степанович, у меня к вам просьба - не давите на него без крайней нужды! Постарайтесь быть как можно незаметнее! Ну, не висите над ним, словно дамоклов меч: "Это - нельзя, то - не велено!". Пашутин работает над материальным воплощением одной из важных составляющих проекта, ему нельзя мешать - нас поджимают сроки! Я очень надеюсь, что все эти звонки, послания, предложения так и остануться лишь нематериальными проявлениями, и все в будущем сложиться нормально!
- Вашими бы устами... - проворчал Урусов, повернул свою крупную голову с гривой седеющих волос к Воронцову: - От себя хочу добавить: в случае малейшей активизации этого Никто - сразу ко мне! Вы - частное лицо, так сказать, наемник, варяг, к вам и вашим коллегам мы вынуждены были обратиться не от хорошей жизни! Не обижайтесь, но в случае чего я подтяну профессионалов, то есть ребят со своей бывшей работы, пусть они заниматься своим прямым делом! Договорились? И все же... Будьте с этим... м-м-м, чудаком на букву... Ну, построже, короче! Ну, с Богом! Инструкции вы получили, и вот ещё что: будьте, как говориться, бдительны, и не только на улице, но и здесь, в стенах института! У нас есть подозрение... Впрочем, неважно! Всего доброго, надеюсь, мы сработаемся!
Сергей кивнул, встал, попрощался, прошел через приемную в коридор, и отправился в лабораторию, где трудился Пашутин - работа началась!
Последние, недосказанные слова полковника Урусова зародили в его сердце тревогу - что имел в виду бывший "гэбэшник"? "У нас есть подозрение...". Какое подозрение? Что кто-то из сотрудников НИИЭАП тайно принял предложение и продал свою часть информации? Или подозрение, что кто-то в самом институте - "засланный казачок"? Или что люди "господина Никто" в случае чего могут предпринять попытку проникновения в здание института? Или все сразу?
Ответов на эти вопросы у Воронцова не было...
* * *
Игорь Пашутин проснулся утром в очень плохом расположении духа. Виной тому было несколько причин:
Во-первых, прибор, над которым он, Саня Кох и два их лаборанта бились уже четыре месяца, хотя и работал, но выдавать расчетные параметры явно не спешил, и что нужно было сделать, чтобы заставить упрямое "железо" подчиниться, Игорь не знал, не знал абсолютно, до головной боли, до отчаяния, чуть ли не до слез!
Во-вторых, неделю назад в его квартиру впервые позвонил этот дурацкий "господин Никто", и с тех пор звонит регулярно, присылал на адрес электронной почты Пашутина через "Интернет" сообщения, достает звонками на работе, а эти дундуки из Отдела Охраны института до сих пор не могут вычислить, кто он и откуда!
"Обьект постоянно меняяет дислокацию, а для телефонной связи использует аппаратуру не серийного образца, врезаясь в линии совершенно автономно!", - вспомнил Пашутин обрывок разговора в кабинете директора.
И, в третьих, сегодня у него, безвестного старшего научного сотрудника, должен был появиться свой, личный телохранитель, причем Игорь уже заранее испытывал непрязнь к этому человеку - воображение рисовала образ тупого, гороподобного качка с бритым затылком и пистолетом на пузе, который всюду будет таскаться за Пашутиным, совать свой нос в его дела и пробовать суп в столовке, прежде чем Игорь соберется его есть, и утробно ржать, глядя по видику фильм "Тупой и ещё тупее"...
Пашутин встал, с тоской окинул взглядом свою комнату, стол посредине, гору бумаг с расчетами, над которыми он просидел вчера до поздна, пустую пачку "Кэмела", чертыхнулся и отправился на кухню ставить чайник, и заодно - стрельнуть у соседки Элеоноры Тимофеевны, пожилой театральной кассирши, сигаретку, курить хотелось неимоверно. Скверное утро!
Пашутин занимал одну комнату в большой, вечно ремонтируемой коммунальной квартире старого московского дома на Чистопрудном бульваре. Жизнью своей он в общем был доволен - работа интересная, денег хватает, перспектива роста налицо - если они вовремя закончат проект, шеф обещал место завлабораторией, с жильем порядок - близко от работы, а одна единственная на протяжении вот уже трех лет соседка, покладистая, хотя и нудновато-болтливая дама, которой было наплевать на все на свете, кроме её обожаемого театра, скорее облегчала, чем усложняла бытие Пашутина.