Крик, топот ног, стук кулаков по столу заполнили комнату и разнеслись по всему верхнему этажу.
В это время вошла Агриппина Федоровна. Она взглянула на растерянные лица незнакомых ребят, на кружковцев и все поняла. Глаза ее загорелись негодованием, она подняла руку, требуя тишины, и сразу все смолкли.
– Встаньте! – резко сказала Агриппина Федоровна.
Пятнадцать человек порывисто поднялись.
– Выйдите из-за стола.
Все беспрекословно вышли.
– Садитесь, пожалуйста, – совсем по-другому, мягко сказала Агриппина Федоровна, обращаясь к гостям. Те нерешительно расселись в кресла.
– А почему нет дополнительных стульев, Чернилин?
Боря опустил голову и чуть слышно ответил:
– Сейчас принесем.
Он рукой сделал знак товарищам, что означало – за мной!
Несколько человек вышли из комнаты и быстро стали вносить стулья.
Когда все разместились вокруг стола, Агриппина Федоровна спросила:
– Скажите, что значит этот нелепый выкрик «гречневая каша»?
Стася улыбнулась, Вера скорчила недоумевающую гримасу. Сафронов с любопытством взглянул на Чернилина. Никто, кроме Бори, не мог объяснить нелепого восклицания.
– Сами не знаете? Очень хорошо! – иронически заметила Агриппина Федоровна.
И тогда поднялся незнакомый ей юноша.
– Разрешите, Агриппина Федоровна, объяснить вам недоразумение, – сказал он и, получив утвердительный ответ, продолжал: – Гречневая каша – это я. А вообще-то я Федор Новиков.
Глаза всех присутствующих с искорками смеха и с любопытством устремились на Новикова. Он был небольшого роста, широкоплечий, курносый, с голубыми умными глазами, у него были светлые волосы, до них хотелось дотронуться руками, потому что они казались мягкими, как шелк.
– Дело в том, – продолжал Новиков, – что некогда я имел неосторожность написать рассказ под названием «Гречневая каша». С тех пор это стало моим прозвищем.
Дружный смех покрыл его слова. Засмеялась и Агриппина Федоровна. Смех этот примирил ребят, прошла напряженная неловкость, и каждый почувствовал, что теперь ничто не помешает задушевной беседе. Первой говорила староста библиотечного кружка Елена Стрелова.
Стася Ночка уже без всякой неприязни смотрела на ее тонкий профиль. Стрелова говорила спокойно и обстоятельно, по-взрослому переводила взгляд с одного слушателя на другого. Прежнюю неприязнь к ней Стася почувствовала на секунду только тогда, когда та сообщила, что кружок при библиотеке из-за отъезда руководителя распался и они, присутствующие здесь семь человек, хотели бы вступить в литературный кружок Дворца пионеров.
– Федя Новиков написал у нас очень хороший рассказ «Васюк-голубятник». Мы хотим его переслать в альманах. Если хотите, он прочтет рассказ, – закончила она свое выступление.
Взгляды всех с дружелюбным удивлением устремились на живое, привлекательное лицо Новикова. Он встал, спокойно, без тени стеснения открыл толстую тетрадь и начал читать. Рассказ был написан живо, просто, убедительно. Чернилин всеми силами своего критического дарования пытался найти темные стороны рассказа, но ничего не придумал, развел руками и обескураженно сказал:
– Ни к чему не придерешься. Очень хорошо.
В это время, как всегда, мимолетно и тайно Стася взглянула на Сафронова и увидела, что тот с увлечением рисует в блокноте профиль Стреловой. Стася вспыхнула и опустила голову. Ее мысли прервал голос Чернилина:
– Ребята, сейчас Сафронов прочтет свою поэму.
Тот, сидя, долго перелистывал блокнот, затем спросил, ни к кому не обращаясь, стоит ли читать, и, не получив ответа, встал и глухим голосом, точно говоря в пустую бочку, начал читать стихи.
Стася нарочно шумно подошла к Агриппине Федоровне и попросила разрешения выйти. Она возвратилась, когда поэма была прочитана, и Сафронов сидел в кресле, пытаясь сделать презрительно-равнодушное лицо, чтобы присутствующие почувствовали, что его нисколько не интересует их мнение. Поэма вызвала ожесточенный спор. Говорила опять Стрелова:
– Автор, по-моему, очень способный, но с поэмой его я бы советовала поступить так: прийти домой, сесть возле топящейся печки, выдрать ее из блокнота и сжечь.
Сафронов покраснел и смерил Стрелову холодным взглядом с ног до головы.
– Да вы не сердитесь на меня, Сафронов, такие случаи даже у классиков были, – продолжала она. – Вспомните хотя бы Гоголя. Новикову удался его «Васюк-голубятник» потому, что он писал о случае, который сам наблюдал. А у вас американский клуб. А что вы знаете об американских клубах? – Она села и добавила: – Вам простоты нужно побольше.
Так и не понял никто, о какой простоте сказала Стрелова: о простоте в стихах или в поведении. Но как бы то ни было, сказано было не в бровь, а в глаз. И стихам и поведению Сафронова действительно не хватало простоты. Угрюмо насупившись, он сказал: