Проснулся Никита оттого, что кто-то взял его на руки, он увидел маму, соседа дядю Мишу, дворника Семена. Все что-то говорили, смеялись, только у мамы лицо было мокрое от слез. Громко лая и подпрыгивая, его пытался лизнуть верный друг — Шарик.
Как рассказала позднее Ольга Александровна, когда она разыскивала мальчика, именно эта лохматая собачонка выскочила, залаяла, но не зло, а как бы просяще, все время оглядываясь на подвал. Они спустились туда — и нашли Никиту, спящего прямо на грязном цементном полу около трубы парового отопления.
Ребенок ни за что не захотел возвращаться домой без собаки. Он тянулся к ней, громко плакал, пытался вырваться из рук матери. Собака же, радостно подпрыгивая, как показалось матери, укусила его за руку. Грубо прогнав ее, люди возвратились домой. На следующее утро у Никиты начался кашель, немного поднялась температура. Он целыми днями безучастно смотрел по сторонам, неохотно отвечал на вопросы, был очень вялым, почти ничего не ел; даже те продукты и блюда, которые раньше любил, теперь отодвигал от себя, отказывался от воды. Врачи, обследовавшие здоровье Никиты, находили у него катар верхних дыхательных путей. Однако он не мог вызвать столь серьезных изменений со стороны организма и психики ребенка.
— Итак, собака, — сказал я, как бы размышляя вслух.
— Вы говорите, — спросил Антон Алексеевич Ольгу Александровну, — она укусила мальчика. Но почему нигде не видно следов укуса?
— Нет, я этого утверждать не могу, но мне так показалось.
— Давайте предполагать худшее, что собака была действительно бешеной. Где она сейчас может быть?
Последний вопрос был далеко не праздным: всякое бешеное животное должно быть немедленно уничтожено. Ведь оно представляет огромную опасность для окружающих, так как каждый из укушенных им может погибнуть.
— Давайте все-таки еще раз осмотрим ребенка на бешенство, — предложил я другим врачам. — Времени было достаточно, чтобы за эти дни инкубационный период привел к появлению симптомов заболевания.
Никаких данных на бешенство нам выявить не удалось. На теле мальчика не было ни одной ранки, через которую вирус мог проникнуть в организм. Если при бешенстве больной, как правило, возбужден, то в данном случае его состояние было угнетенным. Даже когда были сняты занавески с окна и открыта форточка, мы не увидели общих судорог, которые часто наблюдаются у больных под действием потоков воздуха в связи с непрерывно нарастающей рефлекторной возбудимостью.
Нам трудно было проверить речь ребенка, которая при бешенстве, начиная со второго-третьего дня болезни, бывает отрывистой и бессвязной. Никита не отвечал на наши вопросы. Однако мы не видели ни обильного выделения слюны, ни появления бреда или агрессивных действий, ни параплегии, парезов или параличей нижних конечностей, а также спазмов глотательной мускулатуры и водобоязни, то есть того, что чаще всего наблюдается при различных стадиях бешенства. Все это обрадовало нас, так как если бы эти симптомы появились, состояние здоровья ребенка можно было считать безнадежным.
Однако и отказываться от диагноза данного заболевания полностью было нельзя: в отдельных случаях инкубационный период, то есть когда болезнь протекает в сравнительно скрытой форме, затягивается до двух месяцев, а то и на полгода.
Окончательный ответ можно получить только тогда, когда мы сможем найти и обследовать собаку. Хотя по ее поведению вряд ли можно было предполагать, что она бешеная.
— А если это так, и собака здоровая, — закончил Антон Алексеевич, — то мальчик находится в тяжелой стадии психического угнетения, вызванного потерей собаки. Вероятно, за столь короткое время, когда Никита оставался один, он привязался к своему маленькому четвероногому другу. Оттолкнув собаку, столь грубо прогнав ее, вы нанесли ребенку огромную психическую травму, перенести которую он оказался не в силах. Это и подорвало его здоровье.
— В общем, — сказал я, обращаясь к родителям, — надо искать Шарика, который фактически спас жизнь вашему сыну. — Не будь его, он бы замерз на холоде. Без собаки мы не сможем еще в течение какого-то срока ни отвергнуть диагноз бешенства, ни восстановить здоровье вашему сыну, если это только психическая травма…
Когда через несколько месяцев Николай Петрович пригласил Антона Алексеевича и меня посмотреть Никиту, и мы пришли к нему домой, в ответ на наш стук раздался звонкий собачий лай. Открыв дверь, увидели в прихожей мальчика с веселыми озорными глазами, который держал за ошейник лохматого коричневого пса — того самого Шарика, который доставил нам столько хлопот. Во время нашего разговора с родителями Никиты новый член семьи лежал в углу и, положив крупную голову на лапы, внимательно следил за нами своими умными глазами, слегка помахивая хвостом, как будто понимая, что речь идет именно о нем.