Санитар-вожатый шел рядом с упряжкой. Команды понимал только Разливай, а другие собаки подражали ему. Иногда санитар укоризненно и строго покрикивал: «Бобик! Бобик!».
— Этот Бобик — большой лодырь и хитрец, — объяснил Ткачук, — от хода упряжки не отстает, а алык не натягивает. Крикнешь — тянет.
Впереди, недалеко от упряжки, шел солдат с автоматом. Вот он остановился и дал короткую очередь: тра-та-та-та… Собаки испугались, с визгом начали рваться из упряжи. «Стой!» — крикнул Ткачук. Разливай замер. Барсик и Бобик, глядя на вожака, тоже остановились и прижались к нему. А Жучок вскочил в тележку, ткнулся мордой в уголок и закрыл глаза. Ткачук начал успокаивать собак. Приговаривая и поглаживая их по спине, дал по кусочку мяса. А на Жучка крикнул:
— Эй ты, герой! Вылезай!
Жучок нехотя вылез и потянулся за мясом. Ефрейтор отвел руку за спину и строго сказал:
— Не заслужил. Место!
Выздоравливающие солдаты, наблюдавшие эту сцену, начали посмеиваться:
— И чего ты, Иван, с этими трусливыми зайцами возишься!
— Собачья кавалерия! Перегрызутся все. Ничего у тебя не получится.
Но Ткачука не так-то легко было вывести из равновесия:
— Конечно, служебных собак не сравнишь с дворнягами, но и от этих можно толку добиться. Дайте только срок.
Потом ефрейтор приучал их ложиться. Команду «Лежать!» выполнял только Разливай. Остальных приходилось укладывать. Ткачук брал собаку правой рукой за передние лапы и вытягивал их по земле вперед, а левой рукой слегка нажимал на спину, приговаривая: «Лежать. Лежать!» Собака ложилась.
После тренировки вожатый водворил своих учеников в загончик, сделанный из прутьев, налил им в корыто супу, покрошил конины. Собаки бросились к кормушке и, ворча, стали торопливо хватать кусочки мяса. Ткачук ухмыльнулся:
— Ничего! Привыкнут из одной кормушки есть и в упряжке дружнее ходить будут.
Наблюдая за этой трапезой, солдаты не оставляли ефрейтора в покое.
— Автомобильно-собачья самоходка! Ты у нас, Иван Тимофеевич, как настоящий цирковой дрессировщик.
— Здесь тебе не цирк… Как трахнет снарядом, так и разбегутся артисты-то.
— Не разбегутся, — невозмутимо возразил вожатый.
Вскоре ефрейтора послали в полк, а через два дня после этого я услышал о его подвиге.
… Попал Ткачук в третью роту. Рота сидела в окопах, в обороне. Для раненых была сделана землянка, к которой шли ходы сообщения от главной траншеи. Санитары доставляли раненых в землянку, а оттуда уже ночью отправляли их на батальонный медицинский пункт. Местность вокруг была открытая, противник сидел на высотах, и днем заниматься эвакуацией было опасно.
Санитар-вожатый со своей упряжкой прибыл в роту ночью и сразу же выкопал в траншее для каждой собаки нишу. Они сидели там, словно в норах. После этого Ткачук прикорнул немного, а когда рассвело, стал обозревать местность. Нет-нет да и выглянет из траншеи.
— Товарищ ефрейтор, чего голову выставляете? Подсекут снайперы, — строго заметил санинструктор старшина Вилков.
— Местность изучаю, товарищ старшина, путь эвакуации и систему огня противника.
— Систему огня… — усмехнулся старшина. — Все равно днем и с повозкой никуда не сунешься.
Старшина Вилков был опытным санинструктором, но собачьей упряжкой пренебрегал. Командиру роты он сказал:
— И зачем только собак прислали? Без них обходились… Да вдруг еще лаять начнут.
Но капитан Тихомиров уклончиво ответил:
— Может, пригодятся.
Часов в двенадцать дня к санитару-вожатому подбежал посыльный:
— Ефрейтор Ткачук, к старшине в землянку. Живо! Пригибаясь, Ткачук побежал по траншее. В землянке без сознания лежал капитан Тихомиров. Гимнастерка в крови, грудь забинтована. Лицо бледное, нос заострился. Дыхание тяжелое, с хрипами.
Заместитель командира роты старший лейтенант Костерин сказал Ткачуку:
— Товарищ ефрейтор, капитан тяжело ранен. Дотемна ждать нельзя. Сможете отвезти его в санвзвод?
— Попробую, — ответил Ткачук и подумал: «Все как на ладони видно… Трудно будет проскочить…».
Старший лейтенант угадал сомнения ефрейтора:
— Мы вам поможем. Вас прикроют огнем наши пулеметчики и батарея. Я договорился с комбатом.
Пока доставили на место собак и повозку, огонь противника стал затихать. Наступали обеденные часы. «Это хорошо, — подумал Ткачук, — может, и проскочу, пока фрицы обедают…»
Старшина Вилков взглянул на собак и с досадой заметил:
— Эх, пеструшки… Демаскировать будут.