В октябре мне пришлось расстаться со своим питомцем, и признаться, было жаль оставлять его у хозяев.
Прошло несколько месяцев, и я решил проведать Тарановых. Еду и думаю о своем Мишутке: «Наверно, отвык… Может, и не узнает меня…» Но каковы же были мои радость и удивление, когда Мишутка, услышав мой голос во дворе, выскочил из конуры, взвизгнул, неистово стал крутиться вокруг меня и, подпрыгивая, стремился лизнуть руки. Я опустился на скамью возле крыльца. Пес уткнул влажный нос в мои колени и как-то необыкновенно, всем нутром глухо застонал. Казалось, что ему было радостно до боли. Я погладил его вздрагивающее упругое тело, обросшее густой светло-рыжей шерстью, и тихо, ласково сказал:
— Мишу-утка… друг мой… Да тебя и не узнать…
Был он хотя и коротконогим, но туловище — длинное и плотное, а грудь выпирала широкая, бугристая. И уши торчали, как у лайки, острые, подвижные.
Хозяева тоже были растроганы нашей встречей. Петр Кузьмич похвалил Мишутку:
— Крепкий кобелек оказался… Всю зиму на дворе. И караулит хорошо. Голосок у него звонкий…
А Мария Ивановна даже прослезилась:
— Вы только подумайте. Уж как мы его ни кормим, ни обихаживаем, а вас он встретил словно родную мать…
В словах хозяйки я почувствовал доброе сочувствие и ревность.
…Каждое лето я жил на даче у Тарановых, и когда выходил на волю, Мишутка не отходил от меня ни на шаг. Однако власть хозяев признавал и ревностно исполнял караульную службу: оберегал их дом и все хозяйство — сад, огород, сарай, кур, уток и кроликов.
К Марии Ивановне пес относился доверчиво и ласково, а Петра Кузьмича побаивался и при встрече с ним приседал на все ноги и низко опускал голову. Страх перед хозяином появился у него после одного несчастного случая…
Однажды, на виду у хозяина, к собачьей кормушке полезли молодые утки. Известно, что утки очень прожорливы. Ну и Мишутка не стерпел этой наглости и схватил одну из них зубами за шею. Утка затрепыхалась и… голова у нее сникла. Это произошло так неожиданно и быстро, что Петр Кузьмич не успел предотвратить гибель утки. Мишутка выпустил ее из зубов., и растерянно, пугливо посмотрел на хозяина. Петр Кузьмич привязал пса к столбу и жестоко избил плеткой. Меня в это время на даче не было, а Мария Ивановна, услышав брань мужа и резкий скулеж собаки, выскочила из дома на крыльцо и закричала так, что все соседи услышали: «Что ты делаешь, живодер!..»
Весь дрожа от волнения, Петр Кузьмич оставил собаку к покое и ушел на реку охладиться…
Мария Ивановна отвязала Мишку, и он сбежал со двора.
В тот же день, вернувшись из города, я узнал об этом происшествии от соседей Тарановых и, еле сдерживаясь, вежливо упрекнул хозяина в чрезмерно грубом обращении со своим сторожем.
Петр Кузьмич ответил:
— Детей и то наказывают за проступки. Лучше будет ценить хозяйское добро. Собака моя, я ее кормлю и как хочу, так и воспитываю.
Я развел руками и промолчал.
Вернулся пес домой через два дня исхудавший, взлохмаченный, в репьях. Видно было, что беспризорничество досталось ему нелегко. Хозяин посадил его на цепь, ссылаясь на то, что в бегах он мог подхватить какую-нибудь заразу, вроде бешенства. Мишутка поскучал, повыл немного, а потом стих — как будто бы смирился со своей неволей. А через несколько дней, ночью, каким-то образом скинул кожаный ошейник и исчез. Через сутки вернулся. Хозяин не стал наказывать его за самовольную отлучку, но учел ловкость пса и кожаный ошейник заменил железной цепочкой, при этом так плотно стянул ее вокруг мускулистой шеи, что чуть только пес натянет привязь, так и захрипит от удушья. Через несколько дней до крови натер себе шею. По моей убедительной просьбе и по настоянию Марии Ивановны Петр Кузьмич снял с Мишутки цепь, и несколько дней, пока я залечивал ему ранки, пес был тихим, покорным. На волю его не пускали, и он так стосковался, что ночью прорыл под забором лаз и убежал. А к утру вернулся и привел с собой беленькую подружку. Та попыталась было прошмыгнуть во двор за «кавалером», но Петр Кузьмич захлопнул калитку перед самым ее носом. Он побоялся пускать чужую собаку в свои владения, где много было всякой живности, но к молодому кобельку на сей раз отнесся сочувственно…
После жестокого наказания Мишутка стал так бояться хозяина, что, когда тот подзывал его строгим голосом к себе, ложился, вытягивался и медленно, с жуткой опаской в глазах, поскуливая, полз к хозяину на брюхе.
— Ага… — торжествовал в этих случаях Петр Кузьмич, — я научу тебя, сукин сын, ползать по-пластунски…
Я и Мария Ивановна не могли спокойно переносить собачью муштру.