Офицер (резко отвернулся). Хосе Урбан!
Хосе Урбан спокойно поднимается.
Оба — на допрос!
Мангада (иронически). На допрос? А прокурорами будут нам винтовки (показывает на юнкеров) этих молодцов? (Встает.) Я знаю, что ответить. До свиданья, товарищ Фредерико. Позволь мне поцеловать твой честный лоб. (Целует.) И если все-таки ты вырвешься отсюда, напиши, что здесь с тобой сидел рабочий оружейного завода Мангада-Амбоу. Ты напиши, что был он человек суровый, любил восходы и закаты солнца, стихи любил… любил Испанию и ненавидел рабство. В бою он храбро дрался и пулеметом сеял смерть среди фашистов.
Конвоиры хватают Мангаду.
Ты голос мой услышишь, когда начнут (иронически) допрашивать вот эти прокуроры. Испания услышит, Педро Коррильо и армия, что осаждает Алькасар, — весь мир услышит.
Офицер. Взять негодяя!
Конвоиры уводят Мангаду и Хоее Урбана. Микаэла в другом углу, в группе женщин. Рафаэль и Фелиппе спят у нее на коленях.
Микаэла. Спите, спите, мои родные. Я здесь, я с вами, здесь. Спите, маленькие, папа скоро возьмет Алькасар и прогонит фашистов. Далеко-далеко… прогонит и принесет вам воды… Спите, мои маленькие… И кушать принесет… Солнышко снова будет… Папа вас любит, очень любит… и прогонит фашистов, навсегда прогонит… И вы снова будете бегать по улицам Толедо… Спите, спите, мои родные. Папа уж близко. Педро, мой родной…
Первая женщина (истерически). Я не могу, я не могу! (Бьется об стену.) Пить! Пить! Изверги, пить!
Вторая женщина. Пусть она замолчит! Пусть замолчит! (В истерике.) Пусть замолчит! Воды, воды! Капельку воды!
Подземелье стонет.
Стоны:
— Убейте!..
— Маленькая моя, маленькая моя!
— Звери!
— Пить, пить!
Сант-Яго. Страшно, Фредерико… Могу сойти с ума я…
Кастро. Крепись, Сант-Яго… Думай о Мангаде-Амбоу…
Через стены подземелья врывается голос Мангады-Амбоу. Он поет «Интернационал».
Сант-Яго. Это он, это он, Фредерико! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)
Кастро встает. Залп за сценой прервал на момент голос Мангады-Амбоу, но затем он снова слышен.
Кастро. Класс наш расстрелять нельзя! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)
Звуки «Интернационала» ширятся. В них тонут и прекращаются стоны. Все поют. Поет все подземелье. «Интернационал» становится все более мощным. Поют все подвалы Алькасара.
Штаб генерала Прадос в крепости Алькасар. Адъютант, не то скучая, не то размышляя, внимательно рассматривает полировку ногтей. Входит капитан.
Капитан (осмотрелся). Где генерал?
Адъютант (кивая в сторону двери). С полковником закрылся в кабинете. Оттуда, от Коррильо, лазутчик возвратился. И, видно, новости серьезные принес. Уж полчаса как совещаются.
Капитан. А ты скучаешь?
Адъютант. Почти.
Капитан. Да… (Садится.) Нельзя сказать, чтоб было основанье веселиться. Но все ж герр Гауптмана глина оказалась неплохой?
Адъютант. О чем ты это? О женщинах и детях?
Капитан. Да, да, о них. Но главным образом (подчеркнуто) — о женщине и детях, жене Коррильо и двух его щенках. Смотри, неделя уж прошла, как мы осаждены. И что ж — ни одного снаряда не послал на Алькасар Коррильо. Хотя имеет столько пушек, что в два часа разрушить может Алькасар и нас в его развалинах похоронить. А знает ведь, что итальянцы не сегодня-завтра подойдут и армии его придется биться на два фронта.
Адъютант. Ты знаешь, к старинному дворянскому принадлежу я роду. Не говорю уж об имениях, которые стоят на карте. Меня подозревать в сочувствии (презрительно) к ним просто неприлично. Но должен я сказать, что иногда я восхищаюсь их мужеством и… красотой души.
Капитан. Ты о вчерашнем случае, когда вот этот… как его?.. Мангада под расстрелом пел и взбудоражил все подвалы?