Педро. Снимите.
Парламентеры снимают повязки.
Я слушаю.
Капитан. Генерал Прадос приказал нам передать вам, что склонен сдать Алькасар он и предлагает перемирие.
Педро. Приветствую решенье генерала. Оно разумно.
Священник. Отец Порфирио склонил его превосходительство к смиренным мыслям.
Педро. Но перемирие к чему, раз речь идет о сдаче?
Капитан. Мы полагаем, надо будет обсудить условия, порядок сдачи и ряд вопросов, обычных в случаях таких.
Педро. Но разговоры могут длиться бесконечно.
Капитан. Нет, нет, дня два или, быть может, три, не больше!
Педро. Понятно. Что еще?
Капитан. Всё!
Пауза.
Педро. Скажите генералу, что я согласен…
Томас. Педро!
Священник. О, как возрадуются матери и возликуют дети, которые нужду и страх осады с нами разделили. Ваш Рафаэль и маленький Фелиппе благословят отца…
Педро. Молчать! (Пауза. Спокойно.) Так вот я продолжаю. Времени у нас осталось мало. Даю я полчаса на перемирье, а дальше — сдача! (Смотрит па часы на руке.) В час тридцать из западных ворот штаб генерала Прадос, офицеры и духовенство все выходят без оружия. Жизнь сохранится всем, за это я, Коррильо, ручаюсь. Одновременно должны открыться все ворота Алькасара. Порядок входа в Алькасар и прочее определю я сам на месте.
Священник. Безумие!
Капитан. Суровостью условий вы отклоняете протянутую руку…
Педро. Мне нужен Алькасар, а не рука; и это не безумие, а ультиматум!
Священник. Вы ставите в опасность себя и жизнь своих детей…
Педро (взволнованно). Молчать! (Спокойно.) Вам следует поторопиться: в час тридцать истекает срок. Перрико, проводи их.
Парламентерам завязывают глаза, выводят.
О мальчиках моих напомнил мне… и словно нож воткнул мне в сердце… и дважды повернул… О негодяй! Воды, воды… нет, не воды — вина! Стакан мне крепкого вина!
Приносят вино. Педро пьет, приходит в себя. Тишина.
Ты почему так странно смотришь на меня, Марианна? А?
Марианна молчит.
И ты, Мансо, какой-то странный. Пронико тоже. А маленький Хосе расплакался. Иди ко мне, малыш!
Маленький Хосе подходит.
Ну, ну, не надо плакать. (Прижимает маленького Хосе к груди, гладит его.) Скажи мне — кто тебя обидел?
Маленький Хосе молчит.
Ты почему молчишь? Не любишь дядю Педро?
Маленький Хосе (сквозь слезы). Люблю… Перрико (входит, в руках пакет). Я проводил их, Педро. Когда расстались, обернулся капитан, меня окликнул и бросил этот вот пакет — тебе он адресован лично. (Вручает пакет.)
Педро вскрывает пакет, читает молча, вздрогнул, смял письмо в комок.
Томас (осторожно). Что пишут, командир?
Педро (уклончиво). Всё то же.
Регино. Но почему ты вздрогнул, Педро?
Педро. От возмущения, Регино.
Марианна (волнуясь). Товарищ командир, мне трудно говорить. Но высказаться я должна… Мне кажется, раз враг пощады просит и говорит о сдаче, переговоры надо нам продолжить и… подождать с бомбардировкой…
Регино. В переговорах можно попытаться совесть генерала Прадос разбудить и вырвать у него для женщин и детей освобожденье.
Томас. Обман все это и волчьи происки врага, чтоб время переждать и в спину нам ударить, как только итальянцы к Толедо подойдут.
Перрико. Мне говорить еще трудней, чем Марианне.
Пауза.
Но… командир наш прав. Нам медлить больше невозможно! Ударом верным мы замертво должны свалить быка, а нет, так бык растопчет нас ногами!
Марианна. Перрико!
Перрико. Да, Марианна!
Педро. Ты почему молчишь, Пронико?
Пронико. Ты мысли мои знаешь, Педро. Я думаю, как ты.
Педро. Так вот, идите по местам, и ровно в два — бомбардировка. Томас, пойди проверь еще раз батареи. Томас. Есть, командир!
Уходит вместе с маленьким Хосе.