Зоя. Это неверно, Василий Степанович. В прошлом номере была заметка о неполадках на молочной ферме, а в этом номере печатаем ответ.
Агафонов. Это я читал. А почему ничего не пишете о птицеферме? Вы знаете, что там куры мрут?
Зоя. Знаем, но почему они мрут, никто сказать не может.
Агафонов. Значит, на то есть свои причины. Без причины на свете ничего не происходит.
Зоя. У нас ведь нет специалистов по птицеводству…
Агафонов (перебивает ее). В том-то и беда, что нет.
Зоя. Поэтому мы и не знаем, что писать.
Агафонов. Вот и надо писать о том, что специалистов у нас нет, а птицы больше десяти тысяч… Это же богатство, а мы плохо за ним смотрим, не бережем.
Зоя (лукаво). О вас, что ли, писать?
Агафонов. Обо мне? Разве я заведую птицефермой?
Зоя. Не вы, а жена… Вот мы и напишем, что товарищ Агафонов подбирает кадры по родственному признаку. (Звонко смеется.) Нет, Василий Степанович!
Агафонов. А разве это неправда? Ведь заведует же Екатерина Григорьевна птицефермой, не имея специального образования?
Зоя. Но ведь и вы не агроном, а таким колхозом заправляете!
Агафонов. Эх, Зоя, Зоя! И ты меня критикуешь… под чужим влиянием…
Зоя. Что вы, Василий Степанович!
Агафонов. Яс тобой о деле говорю, Зоя, а не шутки шучу. Стенгазета должна критиковать людей, так сказать, невзирая на лица.
Зоя. А вы, оказывается, хитрый, Василий Степанович.
Агафонов (наивно). Неужели? А я и не знал.
Зоя. Вы, наверное, задумали сменить Екатерину Григорьевну?
Агафонов. Ничего подобного. (Вдруг, словно спохватившись.) Собственно говоря, почему бы и нет? Она ведь не специалист, а дело-то как выросло! (Доверительно.) Пойми сама, Зоя. Такой фермой теперь должен руководить зоотехник, а не простая колхозница.
Зоя. И вы хотите, чтобы стенгазета приняла удар на себя. Ой и хитрый вы, Василий Степанович!
Агафонов. Да нет, где уж нам…
Зоя. Ох и попадет вам от Екатерины Григорьевны!
Агафонов. Я здесь ни при чем. Ты редактор — тебе и попадет.
Зоя. Все равно вы, Василий Степанович, за все отвечаете.
Агафонов (встал, повторил, словно про своя). <}а все… За все… Ты даже не понимаешь, Зоя, как ты это верно сказала. Я за все и за всех в ответе. Эх, Зоя, будь мне сейчас, как тебе, двадцать лет, я бы иначе распорядился собой. (Посмотрев на Зою.) А сейчас что получается? (Улыбнулся.) Меня на твоих глазах почем зря честят, аж пыль летит, а ты, воды в рот набрала.
Зоя. Что вы, Василий Степанович! Про вас никто плохого слова не говорил.
Агафонов. Ой ли? (Пауза. Снова посмотрел на Зою.) Знаешь что, Зоя?..
Зоя (настороженно). Что, Василий Степанович?
Агафонов (махнув рукой). Ничего… Закрывай библиотеку. Спокойной ночи. (Выходит.)
Зоя постояла, потом села за стол, опершись на локти, и низко опустила голову.
Занавес
Утро. Большая комната в доме Агафоновых. Две тахты, круглый обеденный стол. Комната обставлена по-современному, «по-городскому».
На сцене Степан Макарович, Гордей и Тарас. Гордей заряжает патроны.
Тарас. Я ни за какие деньги не сел бы в этот самый… корабль… который там… к звездам шарахнулся… Во-первых, по-моему, скучно одному сидеть, а во-вторых— не понимаю, зачем туда лететь? И на земле не так уж плохо…
Степан Макарович. Много ты, Чижик, понимаешь!..
Тарас. Чего же тут не понимать, Степан? По-моему, сущие пустяки! В «Московской правде» один ученый писал, что на Венере пятьсот градусов жары! Зачем же посылать туда на мучение человека, когда у нас на земле прохладно и вольготно? Хотя как сказать… может, и я полетел бы… если, конечно, на папиросах напечатали бы мой портрет… вроде той собачки…
Степан Макарович. Собачка-то, Чижик, животное умное. А ты…
Тарас (смеется). Ох и язва ты, Степан! (Оглядывается на дверь.) Куда это хозяйка запропастилась? Во всей деревне давно поели, а вас голодом морят. (Вынимает из кармана большие старинные часы, встряхивает их и смотрит на циферблат.) Господи! Да никак десятый час…