Зоя. Здравствуйте… Извините, я помешала… вы завтракаете…
Агафонов (многозначительно вздохнув). Дело не в завтраке, Зоя.
Гордей. Ничего… Прошу к столу. Враждебные стороны в сборе. Сейчас мы можем приступить к обсуждению конфликта…
Агафонов. Ты здесь, Гордей, похлопочи, так сказать, о мирном исходе дела… А я ушел! (Быстро выходит из комнаты.)
Зоя. Як вам, Гордей Степанович.
Гордей. Что, Зоя?
Зоя. Если у вас найдется время, я хочу, чтобы вы побеседовали с нашими читателями о космических полетах.
Гордей. Когда, Зоя?
Зоя. Хотя бы сегодня вечером.
Гордей. Хорошо! Я приду. Но для этого тебе придется с нами позавтракать.
Зоя. Нет, Гордей Степанович. Я уже завтракала. Гордей. Ничего не выйдет, я тебя просто-напросто не отпущу. (Берет ее за руку.)
Входит Екатерина Она несет блюдо с мясом. Увидев Зою, застыла на месте. Гневно смотрит на нее. Все замолкли, словно перед бурей.
Зоя (неловко улыбаясь, с трудом). Здравствуйте, Екатерина Григорьевна.
Екатерина, не отвечая на приветствие, молча смотрит на Зою.
Занавес
Действие третье
Та же комната в доме Агафоновых. Горит настольная лампа. Гордей, лежа на тахте, читает книгу. Вокруг тишина поздней ночи. Слышно только, как где-то далеко, обходя улицы спящей деревни, бьет в колотушку ночной сторож. Гордей, оторвавшись от книги, прислушивается к стуку колотушки. Он задумчиво улыбается. Чувствуется, что эти звуки будят в нем далекие воспоминания.
Тихо открывается дверь. Входит Агафонов. Гордей поворачивается к нему.
Агафонов (тихо). Чего ты не спишь? Уже два часа.
Гордей (так же тихо). Я днем отдыхал, а ты чего не спишь? Где до сих пор пропадал?
Агафонов (снимает фуражку, садится). Дела, брат.
Гордей. Дела. Всегда дела. Какие в колхозе могут быть дела в два часа ночи?
Агафонов. Весна… (Улыбается.) Только дела у меня не любовные.
Приближается однотонный, словно успокаивающий стук колотушки.
Гордей (прислушивается). Как хорошо! (Вздохнув.) Слышишь?
Агафонов. Что хорошего? Не хорошо, а плохо… Плохо Тарас работает… постарел. До двух часов ночи спит, а сейчас выходит со своей колотушкой, минут пятнадцать отколотит и обратно — спать до утра.
Гордей. Я не об этом, Василий. Вот слышу колотушку, и она мне как музыка… Помнишь детские годы…
Агафонов. Ага… Ты, так сказать, насчет поэзии. А для меня, брат, это просто ночной сторож.
Гордей (продолжает). Ночь… На дворе мороз, вьюга разгулялась… в сенях солома свистит, где-то собака воет, должно быть волка чует… Мы с тобой на печке, прижались друг к другу. А рядом спит отец, покрытый овчиной, он кажется большим, как гора… Ветер завывает в трубе… Воет… воет… и мне страшно. Высунешь голову из-под лохмотьев, прислушаешься, и вдруг, перекрывая вой ветра, — колотушка… И сразу уходит куда-то страх. Кажется, нет на свете человека храбрее деревенского сторожа. Он не боится ни ночи, ни вьюги, ни волков, ни бесов… А ветер так трясет нашу избу, будто хочет поднять ее и унести далеко-далеко, за тридевять земель… и опять колотушка… Под ее мерный стук и засыпаешь.
Агафонов. Тебе хорошо воспоминаниями заниматься… Правда, ты в отпуске, тебе можно. А у меня голова другим забита. Мне эти воспоминания, — как осетру зипун.
Гордей. Да, дел у тебя по горло…
Агафонов. Тяжко мне стало, Гордей. Ох, как тяжело!
Гордей. А может, это тебе только кажется. Бывает, вобьет себе человек в голову, что он не справляется с работой, его гложут сомнения, он теряет покой, а на деле оказывается, что все это туман, игра воображения.
Агафонов. Нет, Гордей… двадцать пять лет тому назад меня выбрали председателем…
Гордей (смеется). Вот и ты ударился в воспоминания…
Агафонов. Не в воспоминаниях дело… Двадцать пять лет тому назад я верил, что я настоящий председатель… Два года тому назад верил… (Понизив голос.) Год тому назад верил… (Умолк.)
Гордей. А теперь? Разве что-нибудь случилось?