Гиго. А в печке жирное, дымящееся мясо.
Гуга. А на столе красное вино и белый хлеб…
Гиго. Почему собака Попандопуло не завещал нам свое богатство? Кто знает, кому он его оставил?
Гуга. Кому-нибудь оставил.
Гиго. А вдруг нам?
Гуга (безразлично). Может, и нам. (Поправляет шинель.) Накройся, накройся, а то простудишься.
Гиго. Ты представляешь себе — вдруг мы миллионеры? Представляешь — Гуга и Гиго миллионеры?
Гуга. Представляю… Спи… Спи, а то мы опять поссоримся из-за этих проклятых миллионов.
Гиго. Нет, я с тобой не буду ссориться. Честное слово, не буду! (Садится.) Если мы миллионеры, давай подсчитаем, сколько у нас денег.
Гуга. Не надо, Гиго… Не надо. Только скряги считают перед сном свое богатство… У нас с тобой, славу богу, широкие натуры. (Пауза.) Меня в Италии, в Неаполе, одна девушка полюбила, потому что я прямо на улице подарил свой костюм шарманщику. Хорошо он, сукин сын, играл, аж за душу меня взял! Подарил ему костюм и голый пошел на пароход.
Гиго. Совсем голый?
Гуга. Совсем.
Гиго. И долго эта девушка тебя любила?
Гуга. Должно быть, долго.
Гиго. Почему ты говоришь «должно быть»? Разве ты с ней не встречался?
Гуга. Никогда не встречался. Когда я костюм снимал. она кричала мне: «Вива русский матрос!»
Гиго. А ты с ней целовался?
Гуга. Нет, не целовался. Я с ней даже не был знаком.
Гиго (вздыхает). Жалко мне тебя, Гуга!
Гуга. И мне себя жалко, Гиго!
Пауза.
Гиго (вздыхает). Долго мы еще будем так мучиться?
Гуга. Еще сто лет.
Гиго. Почему так много?
Гуга. Чему удивляешься, брат? Мой дед жил сто шестьдесят лет, отец — сто сорок. Л мы что? Мы — дети. Нам обоим еще нет ста.
Гиго. Хорош ребенок, соски ему не хватает! Ты знаешь, я родился в тот год, когда было затмение солнца.
Гуга. Значит, ты проживешь до второго затмения. Так говорят в народе.
Гиго. Вот скучная у меня жизнь! Смотри вверх и жди, пока это проклятое солнце опять заблудится в небе. А вдруг оно никогда и не заблудится?
Гуга. Не спеши умирать. Если ты родился во время затмения, к тебе хоть раз в жизни, но придет счастье. Так говорят в народе.
Гиго. Только раз в жизни? Мало. Меня это не устраивает. Зачем оно мне тогда?
Гуга. А ты дурак, Гиго. Кто отказывается от счастья? Когда оно придет, хватай его за хвост, крепко держи в руках, не выпускай и броди со своим счастьем по свету.
Гиго. Тсс… тсс! Сюда идут. Это Медея и Бондо.
Гуга. Как голуби, воркуют.
Гиго. А им не холодно?
Гуга. Влюбленным и от лунного света тепло.
Гиго. Если большевики возьмут верх, вот хорошо заживет Бондо! Тогда у него будет теплая комната, и большая мягкая тахта, и широкое одеяло.
Гуга. Да, да… все будет. А пока спи. Накройся, Гиго, а то простудишься.
Гиго. Ты лучше за собой смотри. Ты только не простудись, брат! Иначе я без тебя совсем пропаду.
Гуга. Что ты ухаживаешь за мной, как отец за ребенком?
Гиго. Дорогой Гуга, ты для меня и друг, и отец, и сын, и брат. Вместе делим мы и радость и горе! (Задумался.) А что, если бы ты стал миллионером?
Гуга. Половину своих миллионов я бы отдал тебе.
Гиго (шепчет). Спасибо тебе, брат. Клянусь, если бы мне пришлось стать миллионером, я бы тоже половину своих богатств отдал тебе.
Обнявшись входят Медея и Бондо.
Бондо. Как я по тебе соскучился, Медея…
Медея. Два дня я тебя не видела.
Садятся.
Бондо. Времени не было, солнышко мое… Не будем говорить о делах. Кажется, я бы всю жизнь так и сидел с тобой, взявшись за руки, слушал шум прибоя и смотрел тебе в глаза… в мои любимые глаза… в мои хорошие глаза… (Целует ее.) Счастливее меня, Медея, нет человека на свете!
Медея (ласково проводит рукой по волосам Бондо), Ты мой любимый, ненаглядный… Люблю я тебя, родной! (Встрепенулась.) Кто-то идет.
Бондо (всматривается). Это патруль. (Пауза.) Скажи — к тебе больше не приставали?