— Веньямин, Веньямин, стоит ли так спешить? А мы вас ждем. Все закончилось, к нашей общей радости, вполне хорошо. Так неужели мы расстанемся? Поедемте с нами. Мы сейчас со своими друзьями прокатимся в один прибрежный поселок, это недалеко. Отдохнем пару дней, повеселимся. Мы же в отпуске.
Иван Филиппович добродушно улыбался. А Вениамин смотрел на теплоход и понимал, что дороги назад уже не будет.
— Кстати, Веньямин, я еще раз подчеркиваю, что вы мне очень нравитесь. И мне так хочется с вами поговорить наедине. С Владимиром Федоровичем у нас не очень-то получается, он человек хоть и простой, но приземленный. А в вас есть интеллигентность. Вы начитанный. И думаю, вам впрок идет все прочитанное. Есть в вас этакое что-то романтическое, устремленность… Поэтому мне доставляет особое удовольствие сделать вам небольшой подарок.
В руке Ивана Филипповича ниоткуда возник сверточек, и Вениамин машинально принял его. А когда понял, было поздно. Потому что молчали его иррациональные силы, молчало и все остальное, что до этого момента хотя и слабо, но шевелилось…
— Что это? — спросил он, хотя и так знал.
— Что вы, Веньямин? Ну не могли же мы, так далеко заехав, не прихватить несколько неучтенных тонн витаминчиков? В них так нуждается местное население. Держите, держите… Во имя будущих благ вашей семьи. Так если пожелаете, — найдете нас вон в той красивой автомашине. Видите, красный «жигуленок»? Мы еще минуток двадцать постоим.
И Иван Филиппович покатился по улице.
ПОСЛЕДНИЙ РУЧЕЙ
Тень вертолета сорвалась с крутой сопки и заскользила по сизой речке, желтой прошлогодней траве на извилистых буграх, по белесым отмелям. Летчик-наблюдатель, внимательно вглядываясь в каждый поворот реки впереди бегущей тени, сказал в микрофон:
— Командир, надо спуститься ниже.
В наушниках только хмыкнули. Он спокойно повторил:
— Надо спуститься ниже — вы же знаете, что местные власти на весь период пожаров запретили выход в тайгу.
Через несколько секунд тень вертолета уменьшилась и обозначилась резче. Летнаб тронул за плечо сидящего рядом десантника, показал на иллюминатор. Тот кивнул, прижался к стеклу.
Летнаб устало сдвинул наушники, прислонился к переборке. Черт знает, может, и в самом деле не стоило вылетать? Второй час идут они по северному маршруту, и пока все чисто. Холодно еще, даже для рыбалки холодно. Сейчас если зверя стреляют или рыбу ловят, то только у города. Но там кордонов хватает. А промысловые охотники из этой глухомани еще в начале марта ушли, завершили сезон.
… Пашка сидит последним, в хвосте машины. За ним — только куча рюкзаков, спальников, увязанного инструмента. Пашка обычно садится так, чтобы всех видеть. Но и он сейчас прижался к иллюминатору. Впервые летел над весенней, только из-под снега тайгой, так как в десантниках он лишь с прошлого лета.
Далеко вперед и влево по желтому плоскогорью вдоль реки лежат вповалку деревья. Их много, очень много. А вправо по борту вертолета — обширные бурые пятна. Это остатки пожарищ, еще более давних, чем последнее, усеянное серыми мертвыми деревьями. Пашке доводилось по таким шагать, но видеть такое сверху еще не приходилось — сразу на десятках километров. Сжалось сердце, мгновенный приступ тошноты согнул его.
Такой же приступ испытал он в прошлом году, когда огненный вал прямо у него на глазах обуглил рябчиков — самца и самочку, не успевших уйти от верхового пламени. Осень выдалась тяжелой. Конечно, каждую осень почти неделю дуют ураганные ветры, зарождающиеся где-то в океане, но тогда они были просто бешеными, с сухими грозами. А потом сразу начались пожары. Городок, прижатый к бухте густой тайгой, удалось отстоять. Но наполовину сгорел поселок на другой стороне бухты. Детей и женщин, правда, успели вывезти в море на теплоходах. Днем было как ночью: черный дым густо растекался вдоль океана на сотни километров. Десантники вместе с горожанами работали в тайге, пока огонь не заставил отступить к городу. Пашке потом все это часто снилось, он вскакивал, делал наброски карандашом, красками, но ничего не получалось — было плоским, неживым, нестрашным…