Точно так же, как тогда, если не шевелиться, кость в месте перелома тоненько постанывала. Сказал вслух:
— Ах ты сука, что же ты?..
Он старался не шевелиться, наверняка зная, что это перелом, и все же надеялся, что это — так, пустяки, просто потревожил старую боль. Вот отлежится потихоньку, пойдет, и боль рассосется, а там и перевал, и железная дорога. Ему необходимо было уйти, он был сейчас, как сам считал, на взлете после многих лет неудач.
… Вроде всё. Дышкин-один перевернул ногой валежину, но серого налета из пепла, под которым обычно таится огонь, уже не было, только чернота, потрескавшийся обрубок старого толстого дерева. Сел на него, огляделся. Дымков не видно. По пожарищу, меж обугленных лиственниц, бродили десантники. В склоне была небольшая выемка, квадратов на сорок, а дальше сопка уходила некруто в распадок, и там сгущался вечер.
Подошел брат. Дышкин-один протянул ему сигареты, подвинулся.
— Ты понял? — спросил Дышкин-два.
Дышкин-один молчал. Он сидел, прислонясь спиной к толстому стволу лиственницы, единственной, чешуйчатая кора которой почему-то не обуглилась. Дышкин-два смотрел на брата, такого же приземистого, белесого, а тот чувствовал, как в затылок впивается кора, и думал, что вот какой-то гад поджег тайгу, сволочь этакая; зачем ему это понадобилось, зачем он собрал в кучу ловушки, капканы, разворотил землянку и поджег все это, зачем?.. Чье это снаряжение, ведь участок для промысла здесь закрыт давно? Здесь и еще на несколько десятков километров вокруг. Дышкиным ли это не знать — исколесили тут все за многие годы. Что же здесь произошло?
— Я так думаю, — сказал Дышкин-два, — что неплохо бы достать этого подонка. Не мог он уйти далеко.
— А в какую сторону?
— Да по ручью, куда же еще.
— А если перешел по гольцам на другой ручей?
— Нет, он по этому ручью ушел. Потом через речку — и на перевал, а там на поезд.
— Может, и так. А если их двое или трое?
— Нет, один. Нары были на одного, еще кое-что.
— Знаю. Это я так, — сказал Дышкин-один. — Сейчас уже поздно. Давай утром. Глебов, ты понял? — спросил он у подошедшего инструктора. — Надо достать этого гада.
— Хватит выдумывать.
Глебов был самоуверен, он прошел отличную подготовку сержанта десантных войск, а все остальные в группе — лишь краткосрочные курсы лесных пожарных. Это был первый полет Глебова инструктором, надо было утверждаться. Правда, он попытался немного смягчить свои слова:
— Придет вертолет, посмотрим. Пошли ставить палатку.
… В Приморск он попал, можно сказать, случайно, нужда заставила. Он и не подозревал, что когда-нибудь будет заниматься таким делом. Да и зачем? Деньги у него всегда были, а друзей хватало. Он мог позволить себе слетать на субботу и воскресенье в столицу — мать пару сотен выкладывала без разговоров, а если жалилась, он на нее кричал, грозил уйти или, наоборот, обнимал ее, ласкался, и та таяла. Отцу было все равно, денег он не считал, они приходили легко.
Иногда друзья куда-то терялись, один даже пытался заикнуться, что, мол, тебя пока не раскусили, молод еще. Он испугался. Лихорадочно соображал, как себя повести. Может, наорать? Выбрал иное. Обнял друга за плечи:
— Да брось ты! Ну чего по дурости не бывает? Что, я тебя в кабалу загнал, да? Ништяк. Чего нам не хватает, все есть.
Он не был жаден на деньги, они у него не задерживались. В школе, в техникуме ходил с друзьями в кафе, рестораны. И после техникума. Устраивался на работу, отец пробивал ему тепленькие должности, но он долго не выдерживал, все было не по душе. Позже, в полосу неудач, начинал думать — за что же так с ним? За что? Ведь он был неплохой парень, учителя его хвалили, все предметы давались ему легко, была развита память, и он учебники в руки почти не брал. Неплохо бегал на лыжах, умел хорошо стрелять. И друзья, подруги его обожали. Ну, правда, ему нравилось их подчинять, так что в этом предосудительного, должен же кто-то быть лидером?
Как-то, в глухую полосу невезения, когда он уже несколько лет жил в одиночестве в большом родительском доме, его за полночь поднял приятель, один из немногих, еще остававшихся у него. Он привел незнакомого парня, представив его как дальневосточника. Парень был сдержан, но вел себя уверенно. Был он невысок, плотен, улыбался дружелюбно. Чем-то сразу понравился. Из большой спортивной «адидасихи» выложил крупную рыбину с легкими красноватыми пятнами на широких боках, выставил бутылку спирта, двухлитровую банку брусники, баночку красной икры.